Призрак Малого Льва
Шрифт:
— Ты до сих пор не разговариваешь с отцом? — спросил он.
— Я стараюсь просто его не видеть. И говорить мне с ним не о чем.
— Как же ты упряма.
— Как все Оорлы.
Она ушла с балкона и села на мягкий диван. Ночничок над ним вырывал на пестром паласе кружок света.
— Чья это комната?
— Моя.
— Ты здесь живешь?
— Нет. Но иногда
— А помнишь свою комнату?
— Герда, зачем ты опять?
— Просто хочу понять…
— Я всё помню, — сказал Ольгерд, присаживаясь рядом, — и дом, и сад, и свою комнату, и наше озеро. Я обязательно туда вернусь, сестренка. Построю дом у озера, разобью сад, женюсь, заведу детей, собаку, похожую на Рекса… И всё повторится.
— Так вот, о чем ты мечтаешь!
— Я всё уже видел, — усмехнулся Ольгерд устало, — и космос, и другие миры, и неземную любовь. Мне перевалило за пятьдесят. Хватит с меня запредельности.
— И это говоришь ты?
— Я нормальный земной мужик. Мне надоело гоняться за богинями. Богиня не будет печь пирожки, рожать детей, мыть им грязные попки и ждать меня к ужину. На это способна только земная женщина.
— Ты, конечно, такую найдешь…
— Я уже нашел.
— Здесь?!
Ольгерд засмеялся.
— Здесь полно землян. Ты что, забыла?
— Ну да, конечно…
— Ее зовут Синела. Она работает в полпредстве секретарем, но ее смена уже кончается. Мы улетим этим рейсом.
— Со мной?
— С тобой, — твердо сказал Ольгерд.
— Как я рада, — только и смогла выговорить Ингерда.
Ей представился летний день, Сонное озеро и яхта, скользящая по мерцающим солнечными бликами волнам. И они на этой, яхте: она, Ольгерд и какая-то Синела, нормальная земная женщина, которая умеет печь пирожки и заботиться о своей семье. Ну что ж, Ольгерд недополучил это от матери, получит в, конце концов, от жены. Хорошо, что он это понял.
— Иногда я понимаю бабушку, — сказала Ингерда, — она всегда возмущалась, что нас всех носит по вселенной, тогда как ничего нет лучше дома. Все мы когда-нибудь приплывем к тихому берегу, Ол.
— А что случилось у Ричарда? — неожиданно сменил тему Ольгерд, — почему он вдруг помчался к лисвисам?
— Гунтривааля свергли, — печально сообщила Ингерда.
Ольгерд даже вздрогнул.
— Кто?!
— Свои же, — вздохнула она, — понимаешь, планета ведь большая. Колонисты разбрелись по ней и скоро совсем одичали. Связи с Вилиалой практически никакой, полная блокада. Они же хотели независимости, они ее и получили. Теперь, кажется, уже забыли, что планета круглая, живут как в каменном веке…
— И отец взял туда твоего сына?!
— Ты что, не знаешь Ричарда?
— Но
— Какая я, к черту, мать… я даже живу отдельно. Эдгар вполне счастлив, у него есть бабушка и дедушка, он их обожает. А я в этой связке просто лишнее звено.
— Ну а Ясон? — спросил Ольгерд хмуро.
О Ясоне вспоминать не хотелось. Было уже не больно, просто очень неприятно.
— Этому отшельнику никто не нужен, — не без досады сказала Ингерда, — иногда он, конечно, навещает Эдгара, даже пытается его воспитывать, так как считает, что любой отец просто обязан иногда читать проповеди своему отпрыску. Только Эдгар его не слушает. Для него есть только один авторитет — Ричард.
— Ничего удивительного, — вздохнул Ольгерд, — я сам с этого начинал. И Эдгар, конечно, тоже хочет стать капитаном?
Тут она невольно улыбнулась. Эдгар — капитан! Даже смешно…
— Слава Богу, нет.
— Неужели?
— Он хочет стать артистом, — улыбнулась Ингерда, — он уже артист, даже играл с Зелой в спектакле крохотную роль. Он далеко не так красив, как вы с отцом, и ростом не вышел, и никакой не тигр, ни черный, ни белый, даже не котенок, как будто и не Оорл вовсе… но он прирожденный лицедей, этого у него не отнимешь. Мы с детства над ним умирали со смеху.
— Ну… это у нас тоже семейная профессия, — подумав, усмехнулся Ольгерд.
Они говорили еще долго. Ночь медленно раскручивала звездную сферу, царапали по перилам балкона ветки сосен. Было тихо, спокойно и немножко странно, что это все-таки не Земля, что Земля немыслимо далеко, как будто мир перевернулся, и она оказалась на небе. К этому чувству Ингерда так и не смогла привыкнуть за тридцать лет полетов.
Уходя, она все-таки не выдержала.
— Ну, хоть что-нибудь скажи мне о нем! Скажи…
Они уже были на стоянке, по тишине, влажности воздуха и прохладе чувствовалось приближение рассвета. Во всем теле и даже в мыслях была усталость.
— Напрасно ты во всем винишь отца, — сказал Ольгерд серьезно, — Леций никогда не сделает того, что помешает его целям. А цель у него одна — процветание аппиров. Ты туда никак не вписывалась, сестра. А теперь и подавно. По-другому и быть не могло. Вот что я об этом думаю. Извини, конечно.
— Не за что, — вздохнула Ингерда.
В свой номер она вошла с одной мыслью: упасть на кровать и отключиться. И, желательно, не видеть никаких снов, особенно с китами в синем море.
Стены тускло светили серо-голубым, мягко мерцающим в ночном режиме светом. Ингерда почувствовала себя на дне огромного граненого стакана. Круглая кровать на аппирский манер стояла в центре, считаясь самым главным элементом в интерьере. Все свободное время аппиры по-прежнему предпочитали проводить лежа, экономя силы. Столик обычно нависал над кроватью на спиральном шнуре, он легко опускался и поднимался. На этот раз столик просто лежал на покрывале, а на нем красовался букет нежно-розовых, пышных как взбитые сливки, хризантем.