Призрак Небесного Иерусалима

Дезомбре Дарья

– Товарищ полковник, – не поздоровавшись, дрожащим голосом начала Маша. – Мы знаем, кто убийца. Это Николай Николаевич Катышев.

Анютин осторожно кашлянул:

– Маша, вы, простите, в своем уме?.. – начал он, но Андрей уже вырвал у Маши трубку:

– Александр Иванович, мы только что были у него на даче. Мы нашли все: карты, инструменты для пыток. Сомнений быть не может. Нет времени объяснять – у нас только что появился новый труп. Прошу вас, предупредите посты ГИБДД, вышлите группы захвата по его домашнему адресу и на дачу.

– А сам? –

только и смог сказать Анютин и, судя по немногословности, поверил: что-то такое было в голосе Андрея.

– Я перезвоню вам, товарищ полковник, – ответил Андрей и отключился.

Маша

Почти в ту же секунду на другом телефоне ожил Камышов:

– Ну что, у меня в руках журнал. Сегодня у потерпевшего было три встречи вечером. Начнем с последней: Катышев Н. Н. Пришел в 19:15. Ушел в 19:45.

– Как ушел? Через проходную?

– Ну да, – еще ничего не понял Камышов. – Все чин чинарем: и подпись, и пропуск сдал.

Андрей выругался и покосился на Машу. Приказал:

– Езжайте на Петровку. – В бешенстве бросил трубку на приборную доску. Маша понимала, почему он в такой ярости: на часах еще не было восьми. Они подъехали уже совсем близко: убийца мог быть любым из движущихся по вечерним улицам призрачных в прозрачных сумерках силуэтов прохожих.

– Он больше не появится дома, – медленно сказала Маша. – И вряд ли вернется назад на дачу. Дай мне подумать.

Они припарковались, и Маша разложила на коленях карту из дачного подвала. Она смотрела на паутину центральных улиц, на флажки, разбросанные тут и там по зеленоватому полю. «Так, – сказала Маша самой себе. – Теперь идем от обратного». И она начала спокойно, сосредоточенно, один за другим, убирать метки убийцы: Берсеневская набережная, Ленивка, Пушкинская площадь, Коломенское… Она осторожно вынимала флажки, заглаживая пальцем дырку, оставленную иголкой. Будто высвобождая от страшного прошлого, выпуская вновь на свободу старинные названия улиц и площадей. Замерла перед флажком на Поклонной горе. Андрей открыл окно, закурил, не спуская с нее глаз. Лубянка, Никольская улица, Варварка… Она достала их все. Кроме одного – почти по центру, там, где карта была уже вдоволь истыкана другими метками.

Маша приблизила карту к глазам, прочитала название и повернула бледное лицо к Андрею:

– Вот, – сказала просто она. – Ты видишь? Он все для нас приготовил…

– В смысле? – Андрей выбросил сигарету, сам взял в руки карту.

– У нас имеется пара «пропусков» в мытарствах – и в убийствах. Я думала, что Ник… что убийца совершил их, просто мы пропустили, не знали, где искать… Тогда преступление, которое он совершил сегодня, это и правда уже двадцатое, последнее мытарство. Получается, он дошел до конца. И у нас должно быть два лишних флажка. Но он один, Андрей.

– И что это значит?

– Думаю, – медленно начала Маша, – он допускал возможность, что

мы найдем его логово. А если мы были там и отыскали карту, то назад ему пути нет. И он оставляет на карте один лишний флажок. Только один, Андрей, а не два. В месте, которое для нас еще не связано с убийством. Зато… – Маша замолчала и продолжила глухо: – Зато оно было в списке, который составил Кентий.

– Хочешь сказать, он назначает нам свидание? – недоверчиво переспросил Андрей.

Маша кивнула.

– Васильевский спуск? – хмурясь, прочел Андрей маленькие буковки, едва различимые в свете автомобильной лампы.

А Маша эхом повторила:

– Васильевский спуск.

Васильевский спуск

– Сиди в машине и не высовывайся! – сказал ей Андрей, поцеловав твердыми губами, и вынул из бардачка пистолет. Стало совсем темно. По Васильевскому спуску гуляли припозднившиеся туристы. Маша тихо сидела в постепенно охлаждающейся машине, и ей было очень страшно.

«Может быть, стоило позвонить Анютину? Зачем Андрей пошел в одиночку? А может быть, выйдя из машины, уже всем отзвонился и весь спуск на самом деле оцеплен? Тогда почему не выводят за пределы оцепленной зоны иностранцев?»

Ей казалось, что время замерло: Маша смотрела вокруг и говорила себе: «Ну, конечно! Где же еще им встретиться, как не здесь? Кремлевская стена нигде не кажется столь высокой, как у реки, где волной вздымается широкая лента спуска, на гребне которой, подсвеченный, словно печатный пряник, стоит Покровский собор. Любимая точка для видового фото для молодоженов и туристов, глянцевая картинка, до которой можно усечь любой, самый сложный и прекрасный город в мире».

Глядя на почти черные в наступившей темноте стены древней крепости, она думала о том, что история любого города – любой точки на карте, где многие столетия живут бок о бок люди, – это история крови и жестокости. Такое уж безжалостное животное человек. И если вдруг на мостовых старинных городов проступила бы вся кровь, которая на них когда-либо была пролита, то мы бы шли в ней по щиколотку, а то и по колено. И никогда больше не согласились бы жить в городах, потому что из всех есть только один безгрешный, но его никто не видел. Град Небесный, Иерусалим.

Внезапно зазвонил телефон, и Маша с ужасом поняла, что это мобильник Андрея, который тот забыл на приборной доске. Значит, он не может позвать на помощь? Значит, он бродит там один в темноте в поисках убийцы, что поджидает его в густой тени крепостной стены?

Маша резким движением схватила телефон, вылезла из машины и стала, как выпавший из гнезда птенец, беспомощно оглядываться по сторонам. Андрея нигде не было видно – вокруг спешили по своим делам люди, и хотелось набрать в легкие холодного, влажного, рядом с Москвой-рекой, воздуха и крикнуть: «Уходите, спасайтесь, кто может!»