Призрак под сакурой

Пекальчук Владимир Мирославович

– Или видели, но не сказали, - заметил Накаяма.

– В том-то и дело, что Токояма не ходил на Цукисиму. У него там не было никаких дел, у него вообще никаких дел за пределами нашей станции быть не могло, пока мой заммат его не снарядил на Мондзэн. Я больше скажу. Токояма был... тюфячок тюфячком. На поверхности не был ни разу с шести лет, как все началось - так больше он неба в глаза не видел. Беззлобный парнишка, но робкий и слабый, за себя постоять чтоб - не-а, ну разве бы от крысы палкой отбиться. И вот он поднимается наверх без

оружия и охраны, потому что у него дело на Цукисиме и ему быстрее будет поверху пройти? Да не мог он такого сделать. А между тем на Мондзэн-накатэ его слова слышали и видели, как он выходил, ну наверно человек пятнадцать, включая начальника охраны, а он - мой должник, он бы мне врать не стал.

– А еще Сумико Рэнсэ, - добавил один из людей Нобицуры, - вышла наверх, перехитрив охрану, и не вернулась...

– Не доказано, - ответил тот, - никакой взаимосвязи с уходом людей за Кибу не просматривается... За исключением той детали, что и у нас, и у соседей уходили люди, у которых не было причин уходить. Сумико и Токояма - не исключение. Но это еще что... Вон с Тсукидзи ушел охранник с женой и двумя детьми малыми. Причем как ушел: во время своего дежурства, когда тихий период совпал с ночью наверху. У постели своего сменщика поставил будильник - и поминай как звали. Тот проснулся, вместе еще с тремя десятками человек - туда-сюда, а дверь в караулку открыта и дверь на поверхность закрыта, но не заперта. А дежурного нет, ушел. Стали разбираться, послали за его женой - а ее тоже нет, и детей нет. И много такого добра оставили, которое переселяющаяся семья не оставила бы нипочем.

– Может, хотели переселиться втихаря? Опасались чего?
– приподнял бровь Кирилл.

Нобицура фыркнул:

– Зайди на Тсукидзи и поспрашивай, опасается ли там кто чего. Тебе скорее ответят, что опасаются изгнания, чем запрета на переселение. Там даже оябун так называемый власти не имеет и избирается голосованием, не оябун, а директор в лучшем случае. На Тсукидзи никто никого не держит насильно, и у меня нет ни единой мысли, чем вообще думал муж и отец, таща наверх свою семью. Люди уходят, Дайханма, просто вот так уходят - и все. И я не могу этого объяснить, потому все выходы со станции перекрыл полностью, и без моего приказа никому из здешних жителей отсюда выйти нельзя. Хочешь переселиться - так ведь не запрещает никто. Подойди, объясни, соберись - и в добрый путь, это нормально, по-человечески. Но люди уходят отсюда и оттуда, молча, ничего не объясняя, тайком, бросая теплое место и нажитое добро - и я не понимаю этого. Не понимаю и боюсь.

Кирилл почесал макушку:

– У меня есть одна гипотеза, чисто умозрительная, основанная на том, что я, гайдзин, знаю о японском менталитете, вот ты мне и скажи, прав ли я. Вы, японцы, к смерти относитесь не так, как другие. Раньше, еще пока старый мир стоял, Япония удерживала первое место по числу самоубийств на душу населения и абсолютное первое место по самоубийствам среди

детей и подростков. Я уже не говорю о том, что на любое фиаско, будь то увольнение с работы, провал вступительных экзаменов или тому подобная жизненная мелочь, у японца один ответ - самоубийство. Вы такие люди, что если вас в жизни что-то не устраивает - вы из нее просто уходите, притом порой вообще из-за мелочей...

Нобицура кивнул:

– Про первые места я не знал, не увлекался статистикой, но в целом все верно. Мой сослуживец однажды ушел из жизни, приняв три флакона снотворного, потому что его обошли с повышением. Он воспринял это не как обиду, а как собственную неудачу, потому что оказался недостоин, что и написал в прощальной записке. Меня это тогда немного удивило - все же начало двадцать первого века, да и сослуживец был оптимистом...

– Ну вот и я о том же, - сказал Кирилл, - лично мое мнение: это конец. Скоро нас не останется, посмотрим правде в глаза, и все, что мы делаем - суть продление нашей агонии. И вот иногда думается мне, будь я японцем - я бы ушел. Сам, добровольно. Что, если пропавшие люди придерживались такой же точки зрения? Если не все, то хотя бы некоторые?

Собеседник покачал головой:

– Я не буду говорить о том, что произошло не на моей станции, но в случае с Токоямой и Сумико эта версия отпадает. Сумико - ей было шестнадцать - постоянно строила планы на будущее, она намеревалась выйти замуж за одного парня с Мондзэн и хотела завести не менее пятерых детей. И вообще, это очень жизнерадостная девушка, полная противоположность любым мыслям насчет самоубийства. А Токояма в последние недели перед исчезновением пребывал в постоянно приподнятом настроении, это очень хорошо видел всякий, кто его знал, то есть - вся станция. К тому же парень он ответственный, он бы не ушел из жизни, оставив недоделанное поручение. Тут именно в том и дело, что ему пришлось оставить дело на половине, чтобы сбежать, потому что, вздумай он уйти, я бы задал вопросы - куда и почему. Токояма явно не хотел на них отвечать, и я не уверен - а было ли ему что ответить вообще.

– Все ясно, дело будет темным, что ж, надо в этом разобраться, - вздохнул Кирилл и сменил тему: - а что насчет Курогосуто в тоннеле на Отэмати?

Нобицура "наполовину" развел руками, оставив правую на ремне:

– А это ты мне скажи, Дайханма. Я о нем знаю только из звонка Шибуйя с Отэмати. Тут никто ничего не видел.

– Кто вообще проходил в тоннель за последнее время?

– Сутки назад - несколько посыльных и челноков туда, двое оттуда, все сплошь знакомые лица. А за пару часов до звонка - слепой бродячий музыкант с поводырем.

– И все?

– И все.

– М-да. Чудны дела твои, господи...
– Кирилл пересказал Нобицуре то, что знал сам и спросил: - не возражаешь, если я воспользуюсь твоей телефонной связью?

– Пожалуйста.