Призрак Проститутки
Шрифт:
Сколько же всего мне хочется вам рассказать и как мало на это времени! Сейчас два часа ночи, и я возвращусь к этому письму только завтра вечером. Поразмыслив над написанным, я пришел к выводу, что моя жизнь здесь очень отличается от той, какую я вел в Берлине. Там я знал, каково оно — быть преждевременно состарившимся. Сейчас же я чувствую себя молодым и готовым принять на себя груз обязанностей. Хью был прав. Это как раз такое место, где можно развить свои способности.
Не стану посылать это письмо, пока не закончу его завтра вечером. Никак не приду в себя от того, что рассказываю вам столько всего запретного. У меня такое чувство, будто я ломаю шпагу и предаю клятву. И все ради более высокой клятвы преданности даме сердца. Черт побери, Киттредж, вы что, советский агент, сумевший меня околдовать?
Г.
P.S. Вообще-то я не чувствую излишней тревоги, отправляя с почтой это письмо. Налаженная вами возможность пользоваться для переписки дипломатической почтой представляется мне надежной.
3
17 ноября 1956 года
(после полуночи)
Дорогая Киттредж!
Попытка передать атмосферу шпионажа в Уругвае представляется мне порой похожей на то, как если бы я пытался выявить определенную лозу в переплетении лоз. Как, например, охарактеризовать ЛА/КФИОЛЬ? Это Гордон (Горди) Морвуд, один из наших двух оперативников по контракту, сотрудничавший с англичанами в тридцатые годы в Гонконге, а с тех пор работавший по контрактам с нами в Вене, Югославии, Сингапуре, в Мехико-Сити, в Гане — Господи, можно подумать, что имеешь дело с фантастически интересным человеком! — работает всегда один, ни разу не был в составе резидентуры, просто выполнял задания как частный детектив и получал за это вознаграждение. Ну а при встрече Горди производит разочаровывающее впечатление. Это маленький неулыбчивый шотландец лет шестидесяти, хромой (по-видимому, артрит, не пулевое ранение) и желчный. Типичный желчный старый шпион. Похоже, что его интересуют только суточные, которые он бессовестно завышает. Он неплохо кормится за счет выделяемых ему средств, и Майнот Мэхью не желает иметь с ним дело. А какие он предъявляет счета за телефонные переговоры! Горди вечно требует к телефону шефа, а нам приходится отбиваться и выслушивать оскорбления. Горди может, например, так сказать (а у него препротивный тоненький голосок): «Послушай, милый мой, не умеешь ты скрыть, что Мэхью сейчас в посольстве, а он мне нужен. С тобой же говорить мне не о чем. Слишком низко ты сидишь».
По описанию он представляется интересным, на самом же деле — ничего подобного. Говорит таким плаксивым голосом. Вечно просит денег и выклянчивает приличный куш дополнительных ассигнований. Имея хорошее прикрытие — а он держит в центре города контору по экспорту — импорту, — он умело увеличивает за наш счет свои доходы. Ему пришла в голову идеальная мысль — импортировать разные яства для посольской столовой, благодаря чему скрупулезный учет его финансов невозможен. У нас есть офицер-администратор — трудолюбивая некрасивая Нэнси Уотерстон, милая и умненькая старая дева, безраздельно преданная Майноту Мэхью — просто потому, что он ее босс, — а также Сондерстрому, потому что он возглавляет резидентуру, и всем нам, потому что мы выполняем свой патриотический долг. Нечего и говорить, что она обожает Фирму больше, чем Церковь или свою родню. Можете представить себе, сколь она скрупулезна и заботлива. Так вот Гордон Морвуд вполне может довести ее до нервного истощения. Она уйму времени корпит над его отчетами, а он умудряется сплести такую паутину, которую не способен распутать весь ее бухгалтерский опыт. Я видел, как Нэнси Уотерстон чуть не плакала после долгого разговора с Горди по телефону. А с ним все время что-то происходит: новые проекты, новые счета, новые квитанции, новые оплаты наличными. Нэнси просто не в состоянии понять изобретаемые им отклонения от принятой практики учета. Однажды, дойдя до полного отчаяния, она попросила Мэхью разрешить вызвать в Монтевидео аудитора, но Мэхью, хоть и терпеть не может Горди, тем не менее не отправил в Центр соответствующей телеграммы — это побуждает меня заподозрить, что кто-то в Туманной низине опекает Горди. Не раз за пивом с Сондерстромом, Порринджером, Гэтсби и офицером-хозяйственником Барри Кирнсом я слышал, что Горди — фигура священная и неприкосновенная. Распроститься с ним мы не можем.
Более того, мы не можем себе это позволить. Он прекрасно работает. К примеру, без Горди у нас не было бы передвижной команды слежения (ЛА/МИНАРИЯ-1, 2, 3 и 4), состоящей из четырех шоферов такси, которые работают на нас в нерабочее время. Горди сам натренировал их (взяв с Фирмы, насколько я понимаю, на сто процентов больше почасовой стоимости обучения), и они по крайней мере всегда на месте и дают результаты. Сами мы, при нашей бумажной волоките и слабом знании испанского (нас понимают на пятьдесят процентов, и мы на пятьдесят процентов понимаем, что говорят), разве смогли бы найти время и умение, чтобы натренировать передвижную команду слежения? Нам пришлось бы везти ее из Мехико-Сити или Вашингтона, и можете представить себе расходы!
Так что факт остается фактом: мы не можем сказать «до свидания» Морвуду. Он единственный опытный профессионал среди нас, и, когда возникает настоящая проблема, нам приходится обращаться к нему.
На сей раз это была операция, которую мы окрестили «муторной». Мы хотели добиться того, чтобы уругвайская полиция арестовала уругвайского чиновника, ставшего русским агентом. Само собой получиться это не могло.
Но разрешите я расскажу все по порядку. Месяц назад, как раз перед моим приездом сюда, мы получили сигнал из отдела Западного полушария, который побуждал нас заинтересоваться джентльменом по имени Плутарко Робальо Гомес. Год назад ФБР сообщило, что Гомес, служивший в Нью-Йорке в уругвайской делегации при ООН, подыгрывал Советам. Теперь Гомес вернулся в Уругвай и получил хорошее место в министерстве иностранных дел, и мы решили просить Горди немножко его прощупать. Горди узнал, что Гомес каждую ночь играет в Карраско и вечно нуждается в деньгах. А по вторникам вечером навещает свою мать, которая живет возле парка имени Хосе Батлье-и-Ордоньеса — это большой парк, примыкающий к нашему посольству.
Мы дали задание нашей передвижной команде слежения. ЛА/МИНАРИИ-1, 2, 3 и 4 по очереди следовали за машиной Гомеса. Перед самым домом матери Гомес заехал в парк, вышел из машины и отправился прогуляться. Дорожки там плохо освещены, и Горди мог идти следом за Гомесом, но преследование пришлось прекратить, так как объект неожиданно нырнул в кусты. Через несколько минут Гомес вышел из кустов, перешел на соседнюю дорожку и поднял опрокинутую скамейку, что явно было сигналом того, что он заложил что-то в тайник. Затем Гомес вышел из парка и поехал домой. В следующий вторник, как только стемнело, мы расставили людей вокруг тех кустов. Порринджеру, Сондерстрому и Морвуду пришлось долго ждать, однако в десять вечера появился мужчина, в котором Сондерстром узнал атташе русского посольства, вложил конверт в дупло дерева, затем направился к той же скамейке и опрокинул ее. Гомес появился меньше чем через четверть часа, взял из тайника конверт, поднял скамейку и вернулся к своей машине.
Большая часть следующей недели прошла в дискуссиях по поводу курса действий. Обмен телеграммами резко возрос. Немало было споров о том, следует ли использовать Морвуда. Он уже немало взыскал с нас за это дело, да и за другие. У Сондерстрома все-таки есть гордость. И вот в пятницу днем, вместо того чтобы играть вчетвером с шефом полиции и его помощником, Гас пригласил их на обед. За кофе он ввел их в курс дела, рассказав об образе жизни, который ведет Плутарко Робальо Гомес. Шеф полиции по имени Капабланка (да, та же фамилия, что и у старого кубинского чемпиона по шахматам) распалился еще больше своего заместителя Пеонеса и выразился соответственно в адрес матери Гомеса. Составили план устроить Гомесу западню, поймать его на месте преступления и арестовать. Сондерстром вернулся в резидентуру в прекрасном настроении. Но не Порринджер. Прошло совсем немного времени, и они сцепились друг с другом. Голоса их гремели сквозь закрытую дверь. Вскоре дверь распахнулась, и Сондерстром взмахом руки пригласил Гэтсби, Барри Кирнса и меня рассудить их спор. Я догадывался, что он хотел получить подкрепление.
Порринджер утверждал, что Капабланка — карьерист и главное для него — обеспечивать спокойное существование президента Луиса Батлье. Гомес является одним из протеже главы правительства, а потому Порринджер не верил, чтобы шеф полиции стал его арестовывать.
Сондерстром соглашался, что это сомнительный элемент уравнения.
«Однако, играя в гольф, ты кое-что узнаешь о своем партнере. Капабланка терпеть не может промахиваться, когда мяч явно должен попасть в ямку. Я все-таки считаю нашего шефа полиции профессионалом».
«Это ведь Южная Америка, — возразил Порринджер. — Инстинкт подсказывает мне, что не надо спешить».
«Не убежден, что это возможно, — сказал Сондерстром. — Если мы не примем мер в следующий вторник, на нас посыплется столько телеграмм, что образуется пробка. К тому же Капабланка уже сделал первые шаги. Не можем же мы выставить его дураком перед собственными людьми. Тогда мы его наверняка потеряем».
«Правильно, — сказал Гэтсби. — Латиноамериканцы так же заботятся о сохранении лица, как и восточные люди».
«Я с этим согласен», — сказал Кирнс.
«В Южной Америке, — заявил Порринджер, — jefe[54] всегда может изменить свое мнение. Это просто будет означать, что деньги стали поступать к нему из другого источника».
«Кто за то, что арест состоится?» — спросил Сондерстром.
Рука Кирнса взлетела вверх, затем подняли руку Гэтсби и Сондерстром. Я тоже собирался это сделать, но почему-то воздержался. Странное у меня возникло чувство, Киттредж. Мне казалось, что Порринджер прав. И к собственному изумлению, я проголосовал вместе с ним. Связал себя с Овсянкой Порринджером.