Призрак японского городового

Олди Генри Лайон

О.Л. На этой оптимистической ноте позвольте откланяться.

* * *

Из зала. Эстетическую категорию невозможно обсуждать. Можно сказать: написано красиво, прекрасный стиль… Но что еще скажешь?

О.Л. Как это – нельзя обсуждать?! Еще как можно! Предположим, мы – музыканты. Я слушаю, как вы играете. И говорю: беглость пальцев, звукоизвлечение, чувство ритма… Масса рабочих параметров для того, чтобы оформить эстетическую категорию…

Д.Г. Допустим, я говорю о книгах Дины Рубиной. И отмечаю яркий,

образный и при этом прозрачный язык, который дает нам и видеоряд, и звукоряд, и эмоциональность восприятия… Это не оценка эстетических качеств?!

Из зала. Это как-то пошло в чувство.

О.Л. Минуточку! Да, это чувственная оценка…

Д.Г. Я высказался эмоционально, но говорил я об эстетическом моменте, о моем эстетическом восприятии текста.

О.Л. Можно говорить о точности и выразительности метафор – это же эстетическая категория? Или, скажем, о прозрачности языка. Или о гиперболизации образов. Беру цитату: «туча шла как болезнь». Кто из читателей фантастики станет обсуждать эту великолепную метафору? Читатель фантастики скажет: нет, туча не может идти как болезнь. Болезнь бывает вялотекущая, бывает острая…

Д.Г. Хроническая, с обострениями, и так далее.

Из зала. Метафора – это гвоздь в ботинке, и ее надо выполоть.

Д.Г. Дамы и господа! Мы не говорили о том, что никто никогда нигде не обсуждает эстетику. Мы говорили о тенденции. Нам очень редко встречаются ситуации, когда читатели обсуждают эстетику книги. Да, бывает, но в гомеопатических дозах.

О.Л. Помнится, на форуме Дяченко я заспорил с одной посетительницей. Она не могла поверить, что рассказ «Аттракцион» из книги «Пентакль» написали Олди. Нам объяснили: «раз про любовь – значит, Дяченко». Такая вот категория прекрасного!

Д.Г. (смеясь) Раскрываем страшную тайну: рассказ «Аттракцион» написали Олди. При случае можете спросить у Дяченко – они подтвердят.

Из зала. Когда вы приводили пример с тавтологиями, мне подумалось: а ведь нынешняя издательская машина все меньше и меньше способна обеспечить уровень эстетический…

О.Л. Так ведь нет потребности!

Из зала. Книги, в которых не ступала нога редактора, сплошь и рядом.

О.Л. А зачем?! Издатель знает, что эта категория не востребована. На нее нет смысла тратить время и деньги. Спрос рождает предложение. Даже если кто-то в интернете посетует на скверный перевод – им все равно нужно от книги другое…

Из зала. То есть, выкладывать доски струганой стороной вниз уже не нужно?

О.Л. Не нужно. Издатель не делает того, что не востребовано в должной степени. Он очень практичный человек, издатель.

Из зала. Вот вы говорите, что надо спасать эстетику. А какую вы имеете методологию этого дела?

Из зала. Воспитание эстетического вкуса читателя.

Из зала. Чувствовать в принципе умеют все люди. Если плюнуть в глаз, каждый обидится. Думать умеют в принципе все. А эстетика – в школе этому не учат.

Из зала. Эстетику нужно учить отдельно.

О.Л.

Я не соглашусь, что думать и чувствовать умеют все. На очень упрощенном уровне – да. Но это тоже развивается и воспитывается. Чувства бывают разной степени сложности. И встречаются очень умные, но при этом абсолютно бесчувственные люди. Мой опыт подсказывает, что бесчувственных людей едва ли не большинство. Точно так же людей, которым трудно думать выше определенного порога сложности – тоже большинство.

Д.Г. Имеется в виду не личность человека, а его потребности в литературе. Человек, который взахлеб читает «эмоционалку», может быть доктором наук, преподавать высшую математику, а фэнтези с эльфами и страстями читать «для расслабухи». Он идет к книге за тем, чего недополучает в жизни.

Из зала. Я переформулирую вопрос, если позволите. Каким образом можно заставить человека искать в книге эстетическое начало?

О. Л. Лично мы не имеем возможности внедрить, допустим, воспитание чувства прекрасного в школах и детских садах. Будем реалистами – ведь не можем?..

Д.Г. Поэтому мы ставим этот вопрос ребром перед собой и нашими коллегами. Чем чаще будут встречаться книги, эстетично написанные, тем меньше читатель будет тянуться к «неструганым доскам». Когда человек слаще морковки ничего не ел, он просто не знает, каким бывает торт.

Андрей Валентинов. Раньше в школах изучали классику.

(дискуссия в зале)

О.Л. Вот, смотрите: мы подняли эту тему, и вдруг – раз! – вы зашумели, начали спорить. Возникла тема для разговора – и возникла активизация поведения. Если чаще говорить об эстетической составляющей литературы вслух, глядишь, еще кто-то услышит, заинтересуется, начнет выяснять разницу… Повторюсь, я реалист. Это все, что я могу сделать.

Из зала. Я понимаю причины центростремительных явлений разделения на фракции. Но почему вымывается эстетика?

О.Л. Не знаю. То, что я сейчас говорю – это, скорее, предположение. Читательская позиция: «я хочу отдохнуть, я устал после работы, дайте мне что-нибудь ненапряжное» – она говорит о том, что человек устал, ему не хватает внутренних сил. Чтобы воспринимать книгу по трем линиям, – грубо говоря, драться двумя мечами и помнить, что в запасе есть кинжал – необходимо иметь навык и силу, как-то себя подкормить, подпитать. Есть такая поговорка: «Много женщин любишь от слабости, а одну от избытка сил.»

Д.Г. Мне кажется, что категория эстетического – она наиболее свойственна именно культуре. Категория эмоциональности свойственна человеку от природы, от животных предков, если считать, что верна теория Дарвина, а не креационизм. Эстетика – надстройка, которая относится к области даже не интеллектуальной, а культурной деятельности. Поэтому она легче всего слетает – или не возникает вовсе.

О.Л. Эстетическая категория скрепляет две предыдущих – эмоциональность и интеллект – вместе. Она говорит не о том, ЧТО, а о том, КАК. Как только мы ее убираем, скрепа исчезает, и две первые категории начинают разбегаться в разные стороны. Как говорил Вини-Пух, по-моему, так.