Призрак
Шрифт:
– К тому же и про другого синьора нельзя сказать ничего дурного, разве лишь то, что он уезжает из Неаполя.
– Уезжает из Неаполя, Занони?
– Да, моя дорогая. Проходя сегодня около гавани, я заметила толпу, собравшуюся вокруг нескольких иностранных матросов. Его корабль прибыл сегодня утром и бросил якорь в заливе. Матросы говорят, что им приказано быть готовыми к отплытию при первом попутном ветре; они занимались загрузкой съестных припасов. Они...
– Оставь меня, Джионетта, оставь меня!
Прошло уже то время, когда она могла делать из Джионетты свою поверенную. Ее чувства достигли
Воспоминание о смерти отца, об увядших лаврах, разбитых струнах - вся эта печальная сцена припомнилась ей и ужаснула ее. Собственная ее судьба, она чувствовала это, была еще мрачнее; струны могли лопнуть, между тем как лавры были еще зелены. Лампа стала гаснуть, и она инстинктивно отвратила свой взгляд от темного угла комнаты.
Сирота, неужели ты боишься присутствия мертвых в доме своих родителей? Правда ли, что Занони уезжает из Неаполя? Неужели она его не увидит больше? О безумная! Думать, что страдание заключается в чем-то другом! Прошлое. Оно исчезло! Будущее. Без Занони какое будущее существовало для нее? Но это был третий день, а Занони сказал: что бы ни случилось, он увидит ее раньше, чем пройдет этот день. Решительный час ее судьбы приближался, но как могла она пересказать ему дерзкие слова Глиндона? Чистая и гордая душа может передавать другому свое торжество и счастье; обман и страдания - никогда. Но может ли Занони прийти так поздно? Может ли она принять его?
Было около полуночи. Измученная жестоким беспокойством и бесконечным сомнением, она, однако, оставалась все в той же комнате.
Было без четверти двенадцать, царствовала глубокая тишина; только она хотела пройти в свою спальню, как вдруг услыхала лошадиный топот; топот утих, и послышался стук в дверь. Ее сердце сильно билось; но страх уступил место другому чувству, когда она услыхала свое имя, произнесенное голосом, слишком хорошо знакомым.
Она с минуту колебалась; потом, с доверчивым спокойствием невинности, спустилась и отворила дверь.
Вошел Занони. Она последовала за ним в комнату, которую перед тем только покинула; лампа в руке освещала ее лицо и длинные волосы, распущенные по плечам.
– Виола!
– проговорил Занони голосом, выдававшим глубокое волнение.
– Я еще раз пришел к вам, чтобы спасти вас. Нельзя терять ни минуты. Вы должны бежать со мной, иначе вы станете жертвой князя N. Мне хотелось, чтобы другой исполнил эту задачу, вы знаете. Но он недостоин вас, этот холодный англичанин! Я у ног ваших молю вас, доверьтесь мне и бегите!
Он страстно схватил ее руку, упал на колени и поднял к ней свои блестящие и умоляющие глаза.
– Бежать с вами!
– проговорила Виола, едва понимая, что происходит вокруг нее.
– Со мной! Имя, репутация, честь - все погибнет, если вы не пожелаете этого.
– Так, значит, - прошептала Виола, дрожа от волнения и отворачиваясь, ты ко мне не совсем равнодушен? Ты не хочешь отдавать меня другому?
Занони не отвечал; но его сердце забилось, щеки покрылись румянцем, а глаза загорелись страстью.
– Отвечай, - проговорила Виола.
– Равнодушен! О нет! Но я еще не смею сказать, что люблю вас.
– Тогда какое значение имеет моя судьба?
– воскликнула Виола, бледнея и сторонясь его.
– Оставьте меня, я не боюсь никакой опасности. Моя жизнь, а следовательно, и честь находятся в моих собственных руках.
– Будьте благоразумны, - произнес Занони.
– Послушайте! Моя лошадь ржет! Это знак, предвещающий близость опасности. Скорей! Или вы погибли!
– А что тебе до этого?
– воскликнула с горечью Виола.
– Ты читаешь в моем сердце, ты знаешь, что сделался властелином моей судьбы. Но быть связанной ледяной тяжестью одолжения, быть нишей в глазах твоего равнодушия, отдаться тому, кто меня не любит! Ах! Это было бы самое ужасное преступление для женщины. Дайте мне лучше умереть!
Она отбросила назад локоны, падавшие на лоб. С опущенными руками, с гордым видом и выражением горечи пламенной души, придававшим необыкновенную прелесть ее странной красоте, она была неотразима для глаз и сердца.
– Не презирайте так опасность, самую смерть, может быть!
– воскликнул Занони дрожащим голосом.
– Вы не можете себе представить того, что вы требуете; пойдемте.
– Он подошел к Виоле и взял ее за талию.
– Пойдемте, Виола, верьте по крайней мере моей преданности.
– А не твоей любви!
– воскликнула итальянка с упреком.
Ее взгляд встретился с глазами Занони. Он чувствовал, как сердце Виолы билось, он не мог оторваться от ее глаз, ее горячее дыхание касалось его щеки. Он вздрогнул - гордый, таинственный Занони, который, казалось, так отрешен от людей. С глубоким вздохом он прошептал:
– Виола, я люблю тебя!
– Он упал к ее ногам и страстно продолжал: Теперь я не приказываю больше; как должно умолять женщину, так умоляю я тебя. С тех пор как я в первый раз увидел твои глаза и услыхал твой голос, ты стала для меня слишком дорога. Волшебство, о котором ты говорила, оно живет в тебе. Я уехал из Неаполя, чтобы избегнуть твоего присутствия, но твой образ преследовал меня. Проходили месяцы, годы, а твой нежный взгляд все еще озарял мое сердце. Я вернулся, потому что видел тебя одинокой и печальной, потому что я знал, опасности, от которых я мог спасти тебя, угрожают тебе. Прекрасная душа, тебя хотел я отдать кому-нибудь, кто на этой земле мог бы сделать тебя счастливее, чем могу сделать я. Виола!.. Виола!.. Ты не знаешь, ты никогда не узнаешь, до какой степени ты мне дорога!
Невозможно найти слова, чтобы описать восторг, полный, абсолютный восторг, наполнивший сердце неаполитанки. Тот, на кого она смотрела как на стоявшего даже выше любви, был у ее ног и выказал большую покорность и смирение перед ней, чем те ее поклонники, которых она наполовину презирала. Она молчала, но ее глаза говорили; а потом, тихо и как бы замечая наконец, что человеческая любовь овладела его душой, она почувствовала беспокойство чистой и добродетельной натуры. Она не смела, она даже не подумала задать ему вопрос, который бесстрашно предложила Глиндону; но она почувствовала внезапную холодность... ей показалось, что преграда поднимается между нею и любовью.