Призраки Бреслау
Шрифт:
– Тогда зачем? – Глаза у Кристель так и горели.
– Просто не знал, как начать разговор. – Мок покосился на высокую грудь девушки и испуганно отодвинулся.
– Могли бы вообще не начинать. Мне не о чем с вами говорить.
На этом беседа прервалась. Охотнее всего Мок взял бы да отшлепал капризную девчонку. Однако мысль, которая пришла Моку в голову, стоило ему взглянуть на грудь Кристель, была сама невинность по сравнению с тем, что он представил себе в качестве последствий телесного наказания. Оставалось лишь прижаться к стеклу пылающей щекой и глазеть на Южный парк, к которому они как раз подъезжали. Мимо проплыли огни пивной «Под тремя коронами», потом какие-то тихие кладбища. Где-то вдали шумели деревья, шаркал по дереву рубанок, плакала маленькая девочка на руках у усталого мужчины. Девочка обнимала мужчину за шею, пыталась что-то сказать, била его кулачком по плечу, зло кривила ротик и громко кричала:
– Герр Мок, проснитесь! Водитель спрашивает, куда ехать!
Мок протер глаза, вынул часы из кармана, глянул на сердитое лицо Кристель Рютгард и буркнул:
– Я хотел отвезти тебя домой. А то пьяницы тебе проходу не дадут.
– Такие, как вы?
Мок выбрался из «хорьха» и осмотрелся. Они стояли в самом конце Гогенцоллернштрассе. Справа ветер трепал кроны деревьев Южного парка, слева тянулись солидные виллы и небольшие дома на одну семью. Их обитатели уже спали сном праведников. Никто из них не получал от безумных убийц кошмарных посылок, никого не обнимала за шею маленькая брошенная (а может быть, уже осиротевшая?) девочка, ни на кого не была наложена чудовищная епитимья за неведомые грехи. Мок обошел вокруг автомобиля, открыл дверцу и подал девушке руку. Кристель не воспользовалась его любезностью и сама ловко выскочила на тротуар.
– Такой, как я, – ответил наконец Мок. – Такие особенно опасны.
– Не стройте из себя демона, – фыркнула фрейлейн Рютгард и двинулась в направлении парка. – Мне совсем недалеко. Не хочу, чтобы вы меня провожали.
– В двух шагах отсюда, – крикнул ей вслед Мок, – мои люди сегодня нашли человека, повешенного на дереве за ноги.
Кристель Рютгард застыла на месте и посмотрела на Мока с таким отвращением, будто это лично он украшал деревья покойниками. Некоторое время оба молчали.
– В парке небезопасно, – сказал Мок, – это тебе не вдоль крепости гулять в воскресное утро, лопая мороженое после церковной службы. Здесь по ночам шляются привидения и трупы висят на деревьях или всплывают в пруду.
– Вы правда ничего не скажете отцу про меня и Альфреда Зорга? – негромко спросила Кристель.
– При условии, что провожу тебя домой.
Бреслау, пятница, 5 сентября 1919 года, два часа ночи
Они в молчании шли по темному парку. Пятна света от немногочисленных фонарей были видны издалека. Мок закурил.
– Опять не знаете, с чего начать разговор, – тихонько засмеялась фрейлейн Рютгард. Шагала она горделиво, держалась прямо. Раздражение сменилось веселостью.
– Я знаю, с чего начать, только не уверен, захочешь ли ты говорить на интересующую меня тему.
– Об Альфреде Зорге я не скажу ни слова. Еще какая-нибудь тема вас интересует?
– У тебя светлая голова, с тобой можно говорить обо всем. – Мок понял, что сказал комплимент, и смутился, словно гимназист. – Но мы недостаточно близко знакомы, чтобы касаться некоторых предметов.
– Хотите познакомиться со мной поближе? Вам мало того, что рассказывает обо мне отец?
– Я помню, что говорил твой отец в окопах под Дюнабургом. Он пережил все это только ради тебя. Ты спасла его, дорогая Кристель. – Мок остановился, повозил подошвой по песку аллеи, понял, что вляпался в памятный знак, оставленный Бертом или кем-то из его собратьев, и с трудом сдержался, чтобы не выругаться. Вытерев ботинок о траву, он вернулся к прерванному разговору: – И не только его. Ты спасла также немало русских солдат. Если бы не ты, твой отец просто кинулся бы на русские окопы с карабином в руках и убил бы многих. Прежде чем погибнуть самому.
– Вы полагаете, он подумывал о самоубийстве?
В тусклом свете фонаря Кристель смотрела, как Мок достает клетчатый носовой платок и смахивает пыль с ботинок.
– У многих из нас были мысли о самоубийстве, – буркнул Эберхард. – Многие не видели войне конца-краю, как ни напрягались. А твой отец видел. Концом войны для него была ты.
– Он рассказывал обо мне?
– Постоянно.
– А вы его внимательно слушали, да? Сочувствовали? Ведь своих детей у вас нет, верно? И не надоело кормиться россказнями о чужих детях, о мальчишках, которым некуда девать энергию, о плаксах-девчонках?
– Вот уж плаксой ты для него никогда не была. – Мок достал второй носовой платок, белый и накрахмаленный, снял шляпу и вытер лоб. Сентябрьская ночь выдалась душной. – Ты была для него олицетворением любимого дитя. Идеей, образом, архетипом… Я ему даже завидовал. Наслушаешься – и самому захочется завести ребенка…
– А как же сегодняшний вечер? – с вызовом спросила Кристель. – Такая дочурка вас бы устроила?
– Один вечер не может перечеркнуть всей жизни, – скороговоркой произнес Мок, но был уверен, что девушка хорошо расслышала это самое «не». – Уж не знаю, как у вас складываются отношения…
Немного помедлив, Кристель все же взяла Мока под руку.
– Вы избили моего друга, – тихо сказала она, – и я должна вас ненавидеть. Но все-таки я вам расскажу, какие у нас отношения с отцом… Он любит власть. В каждом парне, с которым я дружу, он видит соперника. Однажды он сказал, что, когда умерла моя мама, я прыгала от радости… Ведь умерла моя соперница… Заметьте, у него на столе всегда лежат книги Фрейда. В одной из них он жирной чертой отметил выводы создателя психоанализа о комплексе Электры. Целые страницы перепачканы…
– Попробуй понять своего отца. – Моку становилось все больше не по себе от близости Кристель. – По его мнению, молодые дамы должны встречаться с юношами в сопровождении дуэньи. Никаких собраний, где полно пьяных, возбужденных плебеев.
Кристель отпустила руку Мока и рассеянно огляделась.
– Не угостите меня сигаретой? (Мок подал ей портсигар и зажег спичку.) Мужчины всегда чиркают спичкой о коробок по направлению к себе, знаете об этом? И вы тоже так сделали. Вы – стопроцентный мужчина.