Призраки Бреслау
Шрифт:
Дорога наконец освободилась; автомобиль въехал на Марташтрассе – тихую улочку, застроенную многоэтажными доходными домами. Мок коснулся плеча Вирта, и тот остановился, не доезжая метров ста до толпы, собравшейся на тротуаре у дома десять, где помещалась пивная Юста. Только к Юсту – Моку это было прекрасно известно – посетители входили через двор. Ассистент уголовной полиции вышел из «хорьха», а Вирт и Цупица – подчиняясь его четкому приказу – остались в машине. Мок прошел под арку, показал полицейскому свое удостоверение и начал подниматься по ступеням. На каждой площадке было по три квартиры, окна с лестничной клетки выходили во двор-колодец. Из всех кухонь открывался вид на тот же двор. Так последнее время строили дома для небогатых – дешевизна, экономия и теснота.
На площадке первого этажа у окна стояли двое мужчин. Один из них, полицейский при полной форме, в кивере со звездой, отвечал на вопросы щегольски одетого молодого человека. Мок пожал руку и одному, и второму – оба были ему хорошо знакомы. С полицейским в форме они виделись в последний
Мок выглянул в окно. На дне колодца лежал тюк, прикрытый простыней. «Когда-то это была женщина, – пронеслось в голове, – у нее был маленький ребенок и собачка-боксер».
– Ее имя уже установили? – спросил Мок, почти не сомневаясь, что покойницу звали Иоханна. – Глаза выколоты?
– С именем пока не ясно, – ответил фон Галласен, удивленный тем, что Мок пожал руку какому-то участковому. – Никто из зевак ее не знает. Ваш приятель Домагалла разыскал адрес какого-то сутенера, который живет здесь неподалеку…
Участковый Штиг указал на поднимавшихся по лестнице двух полицейских, рядом с которыми семенил невысокий линялый блондин в цилиндре:
– Вон его ведут.
– Я задал вам вопрос, выколоты ли у нее глаза? – повысил голос Мок, хотя ответ у него уже был готов: разумеется, изувер вставил ей в каждую глазницу штык и повернул.
– Нет… С чего это вы взяли? С глазами у нее все в порядке, – буркнул участковый Штиг и прикрикнул: – Тиц, пусть господин в цилиндре хорошенько рассмотрит тело, потом давай его сюда. Живо!
– Штиг, доложите мне все ab ovo, [42] –распорядился Мок, чем привел в бешенство фон Галласена, который как-никак по должности, росту и рождению был выше участкового и, согласно субординации, должен был рапортовать первым.
42
От яйца, т. е. с самого начала (лат.).
– Что доложить? – не понял Штиг.
– Все по порядку, – пояснил Мок. – Вас в школе разве латыни не учили?
– Сегодня утром Кристианна Зеелов из квартиры двадцать четыре на шестом этаже, – начал Штиг, – развешивала постиранное белье на крыше. Порыв ветра сбросил одну простыню во двор. Кристианна спустилась вниз и увидела труп. Дворник Альфред Тиц сообщил в участок. Вот и все. Желаете осмотреть труп?
Мок отрицательно покачал головой. Ему представилось изуродованное тело Иоханны, которое сердобольный ветер прикрыл простыней.
К ним подошел линялый блондин в цилиндре. Особой радости при виде Мока блондин не выказал.
– Ты ее знаешь, Хойер? – спросил Мок, и в голове у него прозвучал ответ: «Да. Зовут Иоханна, фамилии не помню».
– Нет, герр комиссар, – произнес сутенер. – Она не из нашего района. Она как-то сунулась в пивную во дворе, но мои девочки ее живо выставили. Мы не любим конкуренции.
– Она была такая красивая? – спросил Мок.
– В общем, ничего. – Скользкая ухмылка заиграла на физиономии Хойера. – По правде говоря, на ней можно было бы не худо подзаработать. Я уж хотел взять ее в команду, но девочки ее невзлюбили. Обидеть норовили. – Хойер опять улыбнулся, на этот раз Моку. – Под моей опекой шесть девушек. Ругаться сразу с шестью – это не для меня…
– Ладно, – буркнул Мок и приподнял котелок в знак прощания.
Его распирала радость: это не Иоханна. «Оборонительный пессимизм – вот лучшая жизненная позиция, – еще раз пришло ему в голову. – Сюрпризы должны быть приятными. Иначе какие же это сюрпризы?»
– Как именно ее обижали? – осведомился у Хойера фон Галласен.
«Парню все равно, о чем спрашивать, – подумал Мок. – Допросы ему все еще в новинку».
– Дразнили.
– Как? – не унимался начинающий следователь.
Мок навострил уши.
– Шелудивой, – хохотнул Хойер.
Мои мысли последнее время занимает антиципация [43] событий. Сегодня вечером, проходя мимо часового магазина, я увидел в витрине рекламу наручных часов на ремешке, который оборачивают вокруг запястья и застегивают. Такие часы до сих пор считаются новшеством и часто рекламируются. Вид смуглой мужской руки, обвитой ремешком, почему-то напомнил мне женскую ногу в чулке с подвязкой. Я зашел в ресторан, заказал ужин. Кельнер тайком положил мне на столик карточку с рекламой какого-то публичного дома. На карточке был рисунок – девушка в куцей юбчонке, из-под которой торчат чулки, перехваченные черными подвязками. Я спокойно поужинал, направился к дому, где скрылась проститутка, за которой я следил позавчера, и принялся ждать. Девушка вышла на улицу около полуночи, подмигнула мне заговорщицки. Вскоре мы уже были в экипаже. Не прошло и пятнадцати минут, как экипаж прибыл на то место, где мы приносим жертвы духам наших предков. Она разделась, за солидное вознаграждение позволила связать себя и не сопротивлялась, даже когда я затыкал ей рот кляпом. На шее у нее была гадкая экзема. Это была антиципация. Ведь не далее как вчера я принес в жертву науке директора В., шестидесяти лет, у которого была точно такая же экзема. И тоже на шее.
Я начал
Инкарнации духа, пишет Аугштайнер, появляются во враждебном духу пространстве. Дух сам по себе добр, ибо тождествен идее человека, ибо сам ео ipso [44] есть эманация духовного элемента, который ex definitione [45] не может нести в себе зла, ибо ex definitioneпротивопоставляет себя всякой субстанции, етдо [46] телесному началу, ergo носителю зла, этот дух инкарнирует там, где возникает элемент зла, дабы уравновесить этот атрибут самим собой. Таким образом, эманация духа влечет за собой естественную гармонию, то есть божественность. И вот частичное подтверждение тезисов Аугштайнера, полученное эмпирическим путем. Дух подлого директора В., шестидесяти лет, перенесся туда, где его, по сути, и принесли в жертву – в том доме, на первом этаже. Именно он указал то место, где директор В. спрятал лживое, обеляющее его письмо жене. И это не согласуется со взглядами Аугштайнера, поскольку дух сохранил лживость – ту самую, которая была в этом человеке при жизни; дух продолжал вершить зло, убеждая супругу, что муж ее был не бесстыдным прелюбодеем, но ангелом. И все-таки дух уничтожил зло, каким были, несомненно, подозрения жены директора В., и погрузил ее в блаженное неведение. А ведь блаженное неведение тождественно отсутствию зла, ergo – добру.
На примере проститутки я хотел проверить, действительно ли дух обладает большей проницательностью, чем я – направляющий его. Или же – говоря словами Аугштайнера, – может ли elementum spirituelle [47] действовать независимо от заклинателя. Эксперимент, начавшийся с введения этой женщины в состояние ужаса, показал следующее. Ломая ей руки и ноги, я всякий раз говорил ей, что в ее мучениях повинен Эберхард Мок, проживающий в Олевизене, на Плессерштрассе, 24. Глаз ей я выкалывать не стал, мне хотелось видеть в них страх и жажду мести. Кроме того, у меня имелась еще одна цель: дух должен был хорошенько меня запомнить. К кому он придет? Ко мне, который ее пытал, или к нему, главному виновнику ее смерти? Интересно, властен ли я над ее духом и смогу ли направить его в дом этого человека, представляющего для нас величайшее зло? Если по нужному адресу последуют проявления духовной энергии, это будет доказательством того, что у меня есть власть над elementum spirituelle.Я стану творцом новой теории материализации. Теории, подтвержденной опытом, между прочим.
43
Предвосхищение.
44
Вследствие этого, в силу этого (лат.).
45
По определению (лат.).
46
Итак, поэтому (лат.).
47
Духовный элемент (лат).
Бреслау, пятница, 5 сентября 1919 года, половина второго дня
Действие кокаина подходило к концу. Смолор, узник сортира, только что помиравший со смеху над собой и своим положением, теперь призадумался, как бы ему отсюда вырваться. Проще всего попросить о помощи первого, кто войдет в туалет. Но минута шла за минутой, а в ватерклозете на первом этаже никто не появлялся, будто все полицейские, кому надлежало отдать долг природе, сговорились обходить проклятую уборную стороной. Смолор опустил крышку унитаза и сел, ругая последними словами двух человек, ввергнувших его в столь жалкое положение, – Мока и проектировщика отхожего места. Щель-то под дверью не превышала десяти сантиметров, а между верхней частью двери ипотолком имелась преграда в виде рамы, разделенной на восемь крошечных окошечек. Поди вырвись.
Смолор взглянул на часы и понял, что в своем застенке уже находится больше часа. Значит, Мок специально не сказал дежурным, что дверь захлопнулась, только бы наказать подчиненного. От этой мысли у Смолора кровь прилила к голове. Сейчас его жена Урсула кормит обедом двух маленьких Смолоров и ведать не ведает, жив их отец или пал смертью храбрых в какой-нибудь темной подворотне, а может, помирает в госпитале… Чего бы ему не вернуться под утро домой, залезть под теплую перину и прижаться к спине жены? Так нет же, белый порошок носом втягивал! Кокаин лишил его семейных привязанностей и превратил в смеющегося дурачка, катавшегося по шелковым простыням баронессы фон Бокенхайм-унд-Билау. Смолор вспомнил, в каком напряжении живет его шеф, несущий смерть невинным людям, вспомнил собственные ночные подвиги и почувствовал отвращение к самому себе.