Призраки Гарварда
Шрифт:
– «Ад» Данте.
– Верно! А на дополнительный балл: какая песнь?
Девушка задумалась.
– Пятая?
– Двадцать третья. Но очень хорошо. Вскоре все мы познакомимся с Данте столь же хорошо, как…
– Джессика, – подсказала девушка.
– …как наша Джессика, но позже. А сегодня мы изучим «Страсти святой Перпетуи», один из важнейших, пусть и малоизвестных, текстов раннего христианства. Текст примечателен потому, что был написал, по крайней мере частью – до-мученической частью, – самой Перпетуей. В истории около двухсотого года нашей эры сохранилось крайне мало женских голосов, и мне думается, ее вы найдете одним из наиболее убедительных…
Кади
– Не стоит слишком впечатляться, – прошептал голос у ее уха.
Она глянула через плечо на парту сзади, за которой сидел, растекшись по стулу, парень; вряд ли это он заговорил. Кади осмотрелась. Девушка рядом с ней прилежно конспектировала лекцию в блокноте, парень слева украдкой настукивал сообщения в телефоне, который держал у коленей. Откуда звучал голос?..
– Ты и так знаешь.
Внутри вскипела тревога – неужели Кади одна его слышит?
– Ты знаешь, как она процитировала «Ад», сама же упомянула подсказку. Все просто.
Она чуть не подскочила на месте, чуть из собственной шкуры не выскочила, но привлекать внимание к происходящему с ней было ни к чему. А что вообще с ней происходит? Она говорила сама с собой? Но голос был мужским. И он не умолкал.
– Цитата на итальянском. А сколько у вас в программе книг на итальянском? Проверь.
Кади послушно вытащила лист из-под тетради. Единственным текстом с итальянским названием оказался «Ад». Голос определенно разговаривал именно с ней.
И он был прав.
– Сказал же. Она правильно предположила, что профессор сошлется на что-нибудь из курса. Готов спорить, она и слова из La Divina Comedia [4] не читала. Любой хоть отдаленно знакомый с Данте прекрасно понимает, что грех уровня лицемерия появится куда позже пятой песни. И между тем песня пятая – это Паоло и Франческа, это все знают.
4
Божественная комедия (ит.).
Кади не знала.
– Серьезно?
Она расслышала сдавленный смешок.
– Ты поймешь, что многие здесь скорее талантливо кажутся умными, чем на самом деле таковыми являются. По большей части они дурачье.
Кади запустила пальцы в волосы, потом крепко зажала уши, чтобы остановить этот голос.
– Не расстраивайся. Я не имел в виду тебя. Неужто так прозвучало? Прости.
«Почему это происходит? – подумала Кади. – Прекрати».
– Извини, я пойду.
– Сегодня мы назвали бы их галлюцинациями, – произнес профессор Уоткинс, и Кади на мгновение посчитала, что он отвечает именно ей. – Однако в те времена при определенных обстоятельствах «духовному видению» действительно доверяли. Когда Перпетуя осталась в тюрьме дожидаться неминуемой казни, понимая, что вскоре станет христианской мученицей или игрушкой для льва, она была готова обрести подобное видение.
Слуховые
– Однако Августин подробно описывал процесс «различения», практику распознания, было ли видение божественной или демонической природы. – Профессор вывел на доске слово «различение», резко постукивая мелом. – Духовное видение во многом зависело от воображения и посему могло быть обмануто, уязвимо для демонов. Или же разум мог быть точкой доступа для божественной ясности, мудрости, даже пророчеств. А посему исключительное значение имела способность распознать разницу. Мы продолжим разговор об этом и о неоплатонистах на следующей неделе. В ходе подготовки к понедельнику, пожалуйста, изучите экзегезу Августина «О книге Бытия буквально», а также его мнение в книге седьмой «Исповеди». Всем спасибо.
Кади было нужно успокоиться – и различить. Не стоит делать поспешных выводов, вероятно, тому, что она услышала, есть вполне разумное объяснение. Она заскучала, задремала. Она не поела или плохо спала, до сих пор переживала после звонка мамы. Кади записала задание как самый обычный студент, но пока собиралась, ее руки дрожали.
В голове крутился вопрос, пугающий ее куда сильнее самого голоса: неужели так все и начиналось у Эрика?
Глава 9
Кади не сумела добраться до комнаты. Она обнаружила тихий уголок в Ламонте, запустила ноутбук и открыла почту. Кади нужно было изучить все о жизни Эрика в Гарварде в его последний год. Дома она выяснила лишь то, что брат был поглощен проектом на премию Бауэра, а когда вдруг отказался его подавать – это оказался первый признак, что дело обстояло хуже, куда хуже, чем подозревала семья. Но Кади не знала даже тему проекта, что уж говорить о причинах, почему Эрик его бросил. Был ли это действительно первый звоночек, что болезнь берет верх, или он просто стал первым достаточно громким, чтобы услышали дома? Столько пробелов необходимо заполнить; Кади вдруг потрясла собственная неосведомленность – вопиющая, даже опасная. Вся ее жизнь строилась на вопросе «стану ли я когда-нибудь так же хороша, как Эрик?». А не «стану ли я когда-нибудь так же больна?».
Кади почему-то никогда не приходило в голову, что она может стать жертвой болезни Эрика. Он всегда был иным, особенным, отмеченным. Логично же, что чудачества гения склонны исказиться, перерасти в психическое заболевание. Себя Кади считала обычной или, по крайней мере, более нормальной, чем Эрик, и ожидала, что это, если верить гауссовой кривой, ее убережет. Теперь Кади чувствовала себя дурочкой, что никогда даже не задумывалась. Они ведь кровные родственники, у них есть – или были – общие гены. Как гласил ее учебник по психологии, наследуется лишь генотип, а фенотипическое поведение возникает под действием факторов внешней среды. Что ж, теперь Кади поместила себя ровно в ту же среду, где находился Эрик. Что, если мать была права и Кади способна справиться с этим испытанием не лучше брата? Она сохранила все письма Эрика за прошлый год или около в заархивированной папке под названием «Э». Кади создала ее сразу после его смерти, когда не могла заставить себя ни удалить, ни видеть их среди входящих. Она еще ни разу не открывала эту папку. Последняя переписка состоялась двадцать пятого февраля, почти за месяц до смерти брата, и была короткой.