Призраки отеля «Голливуд»; Гамбургский оракул

Имерманис Анатоль Адольфович

— А высокие гости, чья охрана доверена вам, господин полковник? — отрезал Мун. — Что касается моего помощника Дейли, то он имеет не только полномочия мистера Шривера на расследование дела, но и соответствующее разрешение полковника Асуньо из Главного полицейского управления. Понятно?

Гостиница показалась Муну после Чертова ущелья шумной до неприличия. Фотокорреспонденты забежали в свои номера сменить пленку. Остальные журналисты толпились в холле и автоматном зале. Куколка, по словам дона Бенитеса, только что поднялась к себе, чтобы переодеться в купальный костюм.

Мун занял свой обычный наблюдательный пункт на балконе. Первым подъехал телевизионный автобус. Осветители, протянув кабель, расставляли отражательные щиты; ведущий, переходя от надрывного крика к шепоту, проверил микрофоны; операторы, опасливо вглядываясь в потемневшее местами небо, выбирали ракурсы для съемки. Другой автобус выгрузил динамики, вслед за ним и привезли музыкантов. В отличие от сводного военного оркестра, игравшего во время торжественной встречи, этот, не менее многочисленный, состоял из лучших музыкантов малагских ресторанов. Едва выпрыгнув из автобусов, музыканты заиграли. Громкоговорители загудели, над пляжем прокатилась первая волна сладострастных синкоп.

Под эти звуки из-за гостиницы выбежали уже знакомые Муну юноши и девушки в ярчайших купальных костюмах. За ними степенно следовали пожилые крестьяне и крестьянки, весьма довольные тем, что в этом водном празднике им отведена скромная роль сухопутных зрителей. Доставившие их четыре автобуса были на этот раз упрятаны подальше от пляжа.

Прозвучала команда. Отгораживая пляж от остального мира, вдоль гостиницы протянулась черно-желтая гирлянда оцепления, состоявшая из песочных мундиров американской военной полиции и черных — национальной гвардии. Журналисты, оживленно разговаривая, заняли свои места. Они старались не отходить слишком далеко от гостиницы, чтобы быть поближе к телефону. Плоская фляжка, предложенная французом с гасконской бородкой, пошла по кругу. Зябко поеживаясь каждый раз, когда солнце исчезало за тучами, они ждали начала представления. Кое-кто, посмотрев на часы, побежал согреваться в автоматный зал.

Телевизионщики, подготовившись к передаче, жевали маслины, время от времени поочередно прикладываясь к большой плетеной бутыли.

Мун услышал на соседнем балконе голоса. Ведущий что-то закричал, автобус подъехал к самой гостинице. Вмонтированный в крышу стальной стержень с операторской люлькой быстро пошел вверх. Мимо Муна мелькнула прилипшая к камере голова в красном помятом берете. Он заглянул в прорезь тента. За черным фраком министра и пепельным мундиром генерала Дэблдея виднелся кусочек голой спины и золотые, красные, синие диагональные полосы купальника. Потом Мун увидел в руке министра микрофон, тот что-то сказал телезрителям, над головами стоявших на балконе высоких гостей поднялась загорелая женская рука с огромным букетом и приветственно замахала. Снизу поднялся прибой ликующих криков, автобус отъехал, операторы принялись за панораму пляжа с живописной толпой и моря, давая высоким гостям время надеть купальники и спуститься вниз.

В ту минуту, когда те, встреченные новым взрывом ликования, сбросили халаты, солнце окончательно зашло за тучи. Фотографы, чертыхаясь, быстро сменили объективы, министр, придерживая Куколку за талию, вприпрыжку побежал к воде, за ним остальные высокие гости.

Муну бросилась в глаза любопытная деталь: среди участников представления не было ни одного местного жителя.

Оркестр заиграл попурри из опереточных мелодий; над стоявшими близко от берега военными катерами рассыпались огненные веера фейерверка. И тут пошел дождь. Гости, торопливо окунувшись, бросились обратно в гостиницу. Одна только Куколка не спешила. Стоя по колено в воде, она продолжала позировать. Дождь усилился. У министра, до сих пор терпеливо выжидавшего, пока киноактриса соизволит приступить к главному пункту программы, лопнуло терпенье. Он схватил ее за руку и потащил в воду. Внезапно набежавшая тяжелая волна захлестнула их обоих. До Муна донесся отчаянный крик, Куколка исчезла под водой. Сбежавшиеся корреспонденты заслонили место происшествия от Муна. Когда они расступились, он увидел генерала Дэблдея, бредущего к берегу с Куколкой на руках. Она билась в истерике, по лицу стекали черные ручейки туши. Журналисты и кинооператоры, пятясь задом, снимали на ходу генерала и его ношу.

Ведущий закричал и бросился к монитору выключить рубильник. Стрекот телевизионных камер умолк — несчастный случай не укладывался в передачу, которая должна продемонстрировать царившее в Панотаросе благополучие. Но для иностранных репортеров происшествие со знаменитой киноактрисой было настоящим подарком. Одни устремились к телефону, другие бросились к генералу, все еще не выпускавшему из рук бившуюся в судорогах Куколку. Людской клубок скрылся за углом гостиницы, через минуту коридор наполнился топотом ног и возбужденными голосами. Дверь соседней комнаты захлопнулась, в нее забарабанили кулаками. Потом Мун услышал нечто похожее на свалку — это американские автоматчики оттесняли не в меру любопытных журналистов к лестнице.

Возня в коридоре на несколько минут отвлекла внимание Муна от пляжа. Когда он снова посмотрел вниз, берег был почти пуст. Телевизионный автобус уехал, тореадоры, танцовщицы и пожилые крестьяне исчезли со сцены, словно проглоченные люком. Только музыканты продолжали играть под струями проливного дождя, смешные и трагические, как оркестр океанского лайнера, уходящего в пучину под звуки государственного гимна. Но вот и они, пряча на ходу саксофоны и гитары, вскочили в свои автобусы. В громкоговорителях загудел постепенно стихающий рокот моторов, потом в них не было ничего, кроме тяжелого шума моря и надрывного хлеста дождя.

И тогда на берег вышел настоящий народ Испании. Людей было очень много, больше, чем жителей в Панотаросе. Мун увидел теперь незнакомые суровые лица. Крестьяне и рыбаки окрестных селении вместе с панотаросцами шагали по превратившемуся в грязную лужу пляжу. Впереди шел священник, которого Мун видел вместе с падре Антонио у генерала. Люди шли молча, шли упрямо сквозь ливень и, только дойдя до самой кромки, которую захлестывали свинцовые волны, остановились. Они стояли лицом друг к другу — бушующее Средиземное море и молчаливый народ Испании, понимая друг друга без слов в этот день скорби и гнева.

По балкону забарабанили косые струи, от которых не спасали ни навес, ни тент. Грубая шерсть пиджака мгновенно впитала тяжелые капли. За несколько минут Мун промок насквозь и все-таки не двинулся с места. Перед его глазами вставала фотография: Гвендолин Шривер вместе с матерью и братом в глиссере хозяина гостиницы Девилье. Мун вспомнил рассказ рыбака Камило о почти шизофренической водобоязни Гвендолин. Не знай Мун, что Куколка является превосходной пловчихой, ее истерику можно было бы объяснить только подобным образом. А что, если…

Кто-то стучал в его дверь. Это оказался майор Мэлбрич. На этот раз от присущей ему хмурости не осталось ни следа.

— Мистер Мун, генерал Дэблдей просит вас спуститься в холл, — объявил он с самой любезной улыбкой. — Сейчас генерал сделает представителям прессы чрезвычайно важное сообщение, которое касается также и вас.

Мун скинул мокрый пиджак, надел сухую сорочку и через несколько минут присоединился к собравшимся внизу журналистам. Холл казался каким-то непривычным. Мун замедлил шаг, пытаясь понять, откуда у него чувство отчужденности. Дело было вовсе не в том, что полуобнаженных пляжниц сменили корреспонденты со своими магнитофонами, фотоаппаратами, портативными машинками и прочим арсеналом современного журналиста. Не в том, что после облака парижских духов здесь сейчас стоял едкий дым трубок, сигарет и сигар. И даже не в том, что вместо неторопливости, свойственной проводящим свой отпуск людям, в самом воздухе ощущался зуд лихорадочного ожидания. Не хватало существенной детали, к которой Мун успел привыкнуть за эти дни. Само кресло рядом со входной дверью стояло на месте, но вместо сержанта Милса в нем сейчас сидел бородатый юнец хемингуэевского типа и яростно дубасил по клавишам пристроенной на коленях машинки.