Призраки отеля «Голливуд»; Гамбургский оракул
Шрифт:
— Не будем торопиться. — Енсен не слишком долго переживал свою удачу. — Ошибок уже и так наделано достаточно. Вы исходите из того, что перчатки спрятаны сразу же после убийства. А ведь это могло быть и позже.
— Маловероятно, — покачал головой Мун. — Слишком большой риск. Убийца должен был теоретически считаться и с общим обыском в квартире, и с индивидуальным. Я на месте комиссара Боденштерна поступил бы именно так.
В дверь постучали.
— Войдите! — пригласил Мун.
— Не пугайтесь, это я! — почему-то счел нужным объяснить Баллин. — Пришел с известием, которое вас заинтересует.
— Что такое?
— Ловиза готовит вам закуску. — Только теперь он улыбнулся. — Между прочим, мне наконец удалось восстановить пробел в памяти, которому вы придавали такое значение. В артистическую уборную я вернулся из-за Ло. Она забыла там свою сумку, а самой почему-то не захотелось возвращаться.
— Все сходится, — констатировал Дейли после его ухода. — Стакан и окурок, чтобы подозревали Магду. Перчатки — для скульптора, сумка — улика против Баллина. Невиновной остается только она сама.
— Ловиза? Что же она хотела инсценировать? Убийство, совершенное в одиночку? Или задуманное втроем? — спросил Мун.
— Втроем? Почему бы и нет? — Дейли свистнул. — Все трое, по-видимому, недолюбливали Мэнкупа, все трое очень нуждались в деньгах.
— В отличие от Ловизы Кнооп, про которую нельзя сказать ни то, ни другое. Отсутствие мотивов меня всегда настораживает, когда приходится предъявлять обвинение. — Видно было, что Енсен колеблется между внутренними сомнениями и неумолимыми доводами своих коллег.
— Действительно! — опомнился Дейли. — Куда девать ее, по словам Мэнкупа, блестящий ангажемент в театре «Талиа»? Он не лезет ни в какие ворота.
— Меня это тоже интересует, — согласился Мун. — Енсен, попытайтесь позвонить на квартиру директору или одному из администраторов… Извинитесь и лучше не говорите, что вы из полиции. Скажите, что вы, допустим, из «Гамбургского оракула».
— И что мне надо узнать?
— Спросите, когда ее первый спектакль. — Мун усмехнулся.
Енсен рьяно взялся за дело. Включенный телефон сразу дал о себе знать беспрерывными звонками. Несмотря на поздний час, пресса по-прежнему бодрствовала. Перелистывая одной рукой справочник, Енсен другой механически снимал и тут же клал обратно трубку. Наконец он нашел нужный номер.
Енсен все еще говорил по телефону, когда вошла Ловиза с подносом.
— Бутерброды по-гамбургски! — объявила она, расставляя на столе тарелки. — Не знаю, как вы, а Магнус их очень любил.
Енсен, закончив разговор, шепотом проинформировал Муна.
— Я так и знал, — пробормотал тот. — Садитесь! — пригласил он Ловизу.
— Для чего? — спросила она удивленно. — Вы уже вытянули из меня все, что могли.
— По-моему, еще не все! Почему вы ушли из театра Санкт-Паули?
— Ушла? — Ловиза горько усмехнулась. — Меня выставили. Да еще со скандалом! Во всех газетах писали.
— Конкретнее!
— Дирекция решила поставить водевиль. Забавные похождения немецких солдат в оккупированной Белоруссии. Танцы, шутки, любовь. Влюбленная в бравого ефрейтора, жена командира партизан предает отряд. За сценой слышны выстрелы, — расстреливают партизан, — а на переднем плане идет счастливая походно-полевая свадьба с хороводами, выпивкой и массовыми поцелуями. Я сказала, что это гнусная гитлеровская пропаганда. А директор сказал, что, наоборот, полная демократия, раз немецкий солдат спит с русской женщиной. Я пыталась протестовать и получила в награду увольнение за коммунистическую пропаганду.
— Вы действительно коммунистка? — спросил Енсен.
— Может быть. — Ловиза пожала плечами. — Во всяком случае у нас, в Западной Германии.
— А Магнус Мэнкуп?
— О нет! Он великий Отрицатель! Так и остался по эту сторону черты. Не хватало одного шага. В мировоззрении один шаг решает все.
— И все же он собирался в Восточную Германию?
— Только говорил об этом. Себе и другим.
— Магда Штрелиц считает, что ему помешала привязанность к журналу.
— И это. Но не только Магнус понимал, кто он такой. Там могли обойтись без него, а здесь — нет. У нас так мало гамбургских оракулов! Одним меньше — и вместо «Перчаток госпожи Бухенвальд» мы увидели бы в том же театре экспериментальную пьесу, доказывающую, что между честным следователем и эсэсовцем Шульцем, в сущности, нет никакой разницы… И затем… для Магнуса было уже слишком поздно… — неопределенно закончила она.
— Вас связывали интимные отношения? — немного смущаясь, спросил Мун.
— Я не обязана отвечать. А впрочем, какое это имеет значение? Были не были — все равно его не воскресишь… Ничего у нас не было! — резко сказала она. — Я любила его. Вот и все!
— Несмотря на разницу в возрасте? — спросил Дейли, вспоминая свой афоризм.
— Разницу? — удивилась Ловиза. — Разве вы не заметили, как он молод? Не в этом дело. Он любил свою жену. Странное, казалось бы, сосуществование? Но она была ему необходима. Сарказм против насмешливости, гневная желчь против иронической пренебрежительности. Вечный поединок, к которому дуэлянты настолько привыкают, что уже не могут друг без друга… Я была его жалкой тенью, Лизелотте — миром, с которым он мерялся силами.
— Уже поздно. — Мун взглянул на часы. — Вы еще в состоянии ответить на несколько вопросов?
— Вернее сказать, уже рано. — Ловиза слабо улыбнулась. — Я очень устала, едва держусь на ногах.
— Переезд Мэнкупа в Восточную Германию, вероятно, лишил бы вас наследства?
— Конечно.
— Вы слышали, о чем он говорил с нотариусом?
— Всего несколько фраз.
— Тем не менее поняли, с кем беседует?
Ловиза промолчала.
— И у вас, как и у главы нотариальной конторы, сложилось впечатление, что Мэнкуп намеревается изменить завещание? — настаивал Дейли.
— Почему? У него не было для этого никаких оснований.
— Он потерял веру в вас, разве это не причина? — жестко сказал Мун. — Вы все ему лгали.
Ловиза вся напряглась, словно борясь с криком, который рвался наружу.
— Вы только что рассказывали, что ваш конфликт с дирекцией попал на газетные полосы. Вас заклеймили коммунисткой. Почему же руководство театра «Талиа» так охотно открыло вам после этого двери?
— У меня там знакомство… — пролепетала Ловиза.
— С кем? Вы даже не заходили туда! Почему вы лгали Мэнкупу?