Призраки приходят в дождь
Шрифт:
Санёк поперхнулся цветком, попятился, споткнулся о свою же ногу и тяжело плюхнулся на дорожку.
Японец скорчился, повалился в траву, и туман тут же накрыл его.
— Бред какой, — прошептал Санёк, чувствуя неприятный холодок в желудке. Лежи там сейчас хотя бы один бутерброд, он бы запросился наружу.
Туман заволновался, стал карабкаться на куст гортензий, подбирая длинный шлейф. Пулеметная дробь разогнала остатки мути, выпуская вперед темный стол, сгорбленную фигуру за ней, бодро долбящую по клавишам. Около пишущей машинки стояла широкая чашка без ручки.
Писатель еще не успел оторваться от работы, чтобы отпить чая, а в воздухе уже слышался хриплый скрежет часов, отсчитывающих секунды.
— Я, между прочим, извинился, — крикнул Санёк писателю, который упорно не хотел его замечать. — Он и правда был уродлив.
Ответом ему была тишина.
Оправдываться надоело. Чего он говорит, а они молчат?
И уже совсем скиснув, добавил:
— У нас бы над таким точно посмеялись. А чего не посмеяться-то…
Между столом и Саньком пролетело ярко-розовое кимоно, в глаза плеснул разноцветный хвост павлина на спине платья.
— Да идите вы! — отмахнулся Санёк, и кимоно, утянутое сквозняком, улетело прочь, стерев по дороге писателя с его столом.
Из тумана выступила Садако, аккуратно присев, подобрала брошенный меч.
— В каждом предмете есть душа. Она направляет. Куда направляет тебя твоя душа?
— Подальше отсюда. — Санёк удивился, что Садако вдруг заговорила по-русски, до этого все жестами общалась. — Мой зонт у тебя далеко? Мне его вернуть надо. И… это… твой зонт тю-тю. Сбондили его. Видишь, куда его душа-то увела. Из окна выбросился.
Садако вопросительно посмотрела на свои руки. Катана матово блестела сквозь пятна крови и превратилась в зонт. Тот самый. Зеленый. С птицами.
«Сейчас предлагать начнет», — мелькнуло в голове у Санька, и он на всякий случай попятился, чтобы до него не могли дотянуться.
— Раз зонта у меня нет, значит, все?
Мгновение — и зонт стал таять.
— Слушай себя, — прошептала Садако. — Твой дух тебя проведет. Все уже определено.
Садако исчезла в тумане.
— Прям как отец, — буркнул Санёк, вглядываясь в серую взвесь.
— Раз, два, три! Шишкина! Ты работать сегодня будешь? Слепцов! Не обгоняй Анель. Так! Я не пойму, мне теперь по-казахски считать? Хусеитова, ты вообще меня слышишь?
Голос пробивался сквозь вату тумана, то приближаясь, то удаляясь, ветер гонял его туда-сюда.
— Раз, два, три! — Алиса говорила жестко, хлопки одинокими щелчками разносились по парку. — Саша! У тебя живот болит? Что ты согнулся? Где твоя спина?
— Ничего у меня не болит, — прошептал Санёк.
Туман заволновался, словно кто-то там, за ним, замахал руками, ногами или несколько человек принялись активно прыгать и бегать. Послышалась музыка: «Та-та та-та-та-ра-ра-ра-ра-ра-пам».
Как у Вади на мобильном. Из фильма «Миссия невыполнима».
Санёк и сам не заметил, как выпрямился, как расправил плечи, как ноги встали под уголок.
Туман пахнул в лицо, на секунду приоткрывая репетиционный зал. Вадя халтурит, не дотягивает ногу и путает движение. Даша пытается встать впереди Шишкиной, отчего у Юльки глаза наливаются чернотой.
Эту черноту заштриховывает туман. Все исчезает.
— Я кому сказала? — несется умирающий крик Алисы.
Туман ударил в лицо, заставляя Санька попятиться.
— Ну ладно, волшебники, блин, — прошептал он. — Писатели!..
— Сань, а? — ворвался ему в уши встревоженный голос Вади.
Рядом с Саньком словно включили пылесос. Он шумно засосал в себя туман, кусты гортензии, зеленую травку, дорожку, крик Алисы, парк Уэно. Осталась лишь толстобрюхая статуя святого. В его пупке отражалось солнце, затертое облаками.
— Ну, чего ты? — нудел Слепцов.
— Чего? — переспросил Санёк.
— Чего ты весь день как немой? — Вадя расстроенно шмыгнул носом. — Мы тут ходим, а ты уперся в эту статую и молчишь.
— Где ходим?
От резкой смены картинки голова отказывалась принимать действительность. Но пупок светился, солнце хоть и сквозь облака, но сверлило затылок, а капризный голос Вади вскрывал черепную коробку не хуже любого хирурга.
— По парку. Ты чего, забыл? Мы же во дворец императора пошли.
Санёк шевельнулся, чувствуя, как затекло тело, как нехотя оживают мышцы. Дворец не вспоминался, парк был незнаком.
— Понасажали тут елок, — буркнул он, отмахиваясь от нависшей над ним ветки с длинными разлапистыми иголками.
— Это не елка. Это сосна, — с обидой за дерево произнес Вадя. — Японская. Нам Каору рассказывал. Она у них сама вывелась, вместо всех остальных деревьев.
Санёк на мгновение завис, глядя на тоскующего приятеля. Не покатил ему парк с елками. Вон — глаз красный, взгляд невеселый, рубашка мятая.
На солнце набежала более уверенная тучка. Стало темнее.
— Мы домой-то когда? — громко спросил Санёк, прислушиваясь к звукам своего голоса: так ли он слышит, как говорит. — Жрать охота.
— Ага, — согласился Вадя. — Каору сказал, что мы здесь будем есть, ресторан поблизости хороший.
Каору… Зачесанные вверх черные волосы, вздернутые удивленными домиками бровки.
Поесть — это хорошо. Пускай и в ресторане. Хотя дома лучше. Представилось, как Каору босиком проходит вдоль небольшого стола на коротеньких ножках, кланяется, легко присаживается на пятки, расправляет уставшую спину. Чья-то рука ставит перед ним небольшую пиалу с прозрачной, слабо окрашенной в зеленый цвет жидкостью.