Призраки прошлого
Шрифт:
– Олег Янович Верстовский, – я вытащил паспорт и бросил на стол. – Живу на Озёрной, пять.
– Ясно. Ну и почему вы ворвались в гостиницу, выломали дверь в номер? Можете объяснить?
– Пришёл к моей знакомой, она не отвечала на звонки.
– А вам не пришло в голову, что ваша знакомая может не отвечать, потому что в два часа ночи спит? – ехидно, но весьма логично, прокомментировал мент.
– Мы поссорились, я хотел попросить прощения. Боялся, с ней что-то случилось.
– Ага, а почему же вы не знали номер, в котором проживает ваша знакомая, между прочим, народная артистка России? Вы угрожали администратору пистолетом, – он повертел в руках мою зажигалку, и криво усмехнулся. – Хотели выяснить, где живёт госпожа Рябинина. Хорошо же вы её знаете.
– Не пистолетом! Это всего лишь зажигалка. И я снимаюсь вместе с Миланой, но живу в частном доме, у своих знакомых. Поэтому номера не знал! – раздражённо прорычал я, хорошо понимая, что мой поступок выглядит совершенно по-идиотски.
– А может быть, дело обстояло вовсе не так, – ядовито изрёк майор, откидываясь на спинку стула. – Вы – фанат Рябининой, узнали, что она снимается в Дальноморске, приехали сюда, нашли номер, чтобы выказать свои чувства. Она вас отвергла, вы решили её убить.
Я тяжело вздохнул, ощутив комок в горле. Менты другое убийство на меня хотят навесить. А я даже не знаю, сумела ли Милана выжить! Но если нет… То какое это сейчас имеет значение? Я потёр лицо руками, от серьёзного недосыпания, беспокойства за Милану, сводящего с ума, режущего, слепящего света жутко трещала башка.
– Я не убивал Милану, она вскрыла себе вены, лежала в ванне. Я вытащил её и вызвал скорую. Я действительно снимаюсь вместе с ней. Вы меня уже допрашивали по делу Северцева. Это я его труп нашёл в гроте.
– Хватит врать, Верстовский! – заорал майор, кидая с грохотом на стол огромный том, заставив меня подскочить на месте. – Отпираться бессмысленно! Ты сначала убил актёра Григория Северцева, а потом Милану Рябинину. Из ревности! И светит тебе двадцать пять лет, не меньше!
Ну вот, уже серийного маньяка из меня сделали. Сейчас начнут бить, я все подпишу. И тут вздрогнул от резкой телефонной трели. Раздражённо схватив трубку, майор буркнул:
– Майор Дмитриенко слушает. Так. Так. Да, он у нас. Я понимаю. Конечно, – с каждым сказанным словом голос звучал всё более подобострастно, в конце стал омерзительно елейным.
Он положил трубку, пожевал кончик уса и холодно изрёк:
– Подпишите протокол, сейчас за вами приедут.
Через полчаса я вышел из здания управления и остановился на крыльце. Солнечный свет резанул воспалённые глаза, жаркий полуденный воздух обжёг лёгкие. И только через мгновение я увидел чёрную Ауди. Вылез Лифшиц и помахал мне рукой.
Когда я плюхнулся рядом с ним, спокойно поинтересовался:
– Я уволен?
– С какой стати? – искреннее удивился он.
– Ну, дверь выбил в номере, администратору угрожал.
Лифшиц расхохотался.
– Если из-за каждой выбитой двери актёра с роли снимать, тогда работать совсем некому будет. Поехали, тебя на съёмках ждут. Сцену ограбления банка снимать будем.
– Какую сцену ограбления? – изумился я. – У меня в сценарии ничего не было!
– Семён дописать успел.
– Послушай, Юра, – как можно спокойнее произнёс я, раздельно произнося каждое слово. – Если через неделю я не вернусь в Москву, меня уволят из журнала, где я работаю десять лет. Мы договаривались всего на пару съёмочных дней, а я торчу здесь две недели.
– Ну и что? – хмыкнул Лифшиц. – Ну, уволят. Зато, когда наша картина выйдет, ты станешь знаменитым. Нарасхват будешь. Мы уже показали отснятый материал фокус-группам. Люди от тебя в восторге. А это для твоих отношений с Миланой важнее. Что лучше – быть малоизвестным репортёром или популярным артистом?
– Не знаю, зачем я вам так понадобился, – устало бросил я. – Но, первое – популярным я не стану – это точно, сказки мне не рассказывай. Второе – я поссорился с Миланой. Между нами, можно сказать, все кончено. Она пыталась покончить с собой из-за меня. Она не простит. Никогда.
– Глупости. Сделала она это не из-за тебя. Ну, может это последней каплей стало. Но она в последнее время и так на нервах вся. Тяжело ей, Олег, понимаешь. Во-первых, чувствует, что стареет. Ты же знаешь, какая она красавица была раньше! Сколько поклонников! В окна лезли, прохода не давали!
– Лифшиц, заткнись, она и сейчас красавица!
Он хитро прищурился.
– Ну да. Молчу-молчу, – притворившись, что испугался, изрёк Лифшиц. – Но, во-вторых, после смерти Гришки, она вся извелась. Вот поэтому.
– А как вы узнали, что я в ментовке?
– Выходим мы с Верхоланцевым из гостиницы, бросается к нам местный житель и кричит: «ваша артистка в больнице, а мой приятель, который спасти её хотел, в ментовке, арестован!» Ну, Верхоланцев сразу к телефону кинулся, узнал про Милану, потом позвонил ментам, вытащил пачку денег и говорит: «Езжай к фараонам, выкупай нашего горе-спасителя». Он мужик хороший, – добавил задумчиво Лифшиц. – Так, иногда, кажется, что придирается по пустякам. А вообще добрый. Всем помочь норовит. Знаешь, когда у меня мать заболела, нужны были деньги на операцию. Огромные. Куда я со своей зарплатой второго. Он мне сам позвонил и говорит: «Юра, ты почему ко мне не обратился? Я же знаю, что у тебя мать болеет. Возьми деньги на операцию». Помогает всем, кто бы ни обратился, даже незнакомым. Потом иногда жалеет, конечно, что очередному говнюку пошёл навстречу. Но все равно, никому не отказывает. Отличный мужик. О душе думает.
– Интересно, где же он ночью находился? – рассуждая вслух, сказал я. – Почему Милана одна осталась?
– Ну, Олег, дела у него. Что ж тут поделаешь, – ответил немного смущённо Лифшиц.
– Ночью?! Дела?
– Черт, ну в карты он перекидывается иногда. То, да сё. Чего ты не понимаешь.
– Юра, отвези меня к Милане в больницу, я хочу прощения у неё попросить. Пожалуйста, – почти умоляюще сказал я.
– Олег, некогда. Там камеры заряжены, свет, массовка. Только тебя ждут!