Призраки прошлого
Шрифт:
Её взгляд затуманился, показались самые настоящие слезы. В такие моменты я особенно восхищался Миланой, она играла точно, естественно. Я ощущал вдохновляющую энергию, исходящую от неё. Она обволакивала меня своей силой и заставляла подниматься к ней, на её высоту.
– Мне очень нужны деньги, Франко, - обречённо проговорила Милана.
– И...
– И ты готова на любые условия?
– быстро перебил я её, взял за руку.
Она отвела глаза и пробормотала:
– Не на любые, но...
– Пятьдесят процентов. Устроит? Дон Марчиано предпочитает семьдесят, но я не такой жадный, - как можно небрежней бросил я.
Она вздохнула, её глаза наполнились искренней печалью, мне на миг стало по-настоящему стыдно, что я её огорчаю.
– Ты больше не любишь меня, я понимаю. Злишься на меня...
– Злюсь? Ну что ты. За что мне на тебя злиться?
– со злой иронией процедил я.
– Ты меня бросила, свидетельствовала против меня в суде, так что я получил по полной программе. Писал тебе каждый день, но не получил в ответ ни строчки. И почему я должен злиться? Ты променяла меня на этого музыкантишку, нищего оборванца.
Мне казалось, я говорил очень вдохновенно, ощущая, что у меня получается, сказать именно так, как я бы хотел это сказать женщине, которую обожаю.
– Стоп!
– услышал я недовольный вскрик главрежа.
– Верстовский слишком надрывно. Через край. Больше сарказма.
– Господи, да он все равно лучше не сыграет, уе...ще, - зашипел презрительно Розенштейн.
– Закругляйтесь быстрее. Снимайте.
Верхоланцев бросил холодный взгляд на «тётю Розу» и отчеканил:
– Давид, не мешай.
Розенштейн набычился, но промолчал, лишь бросая злобные взгляды исподлобья.
– Продолжаем.
– Ты променяла меня на этого музыкантишку, нищего оборванца, - повторил я, представив с иронией, что ситуация повторяется - Милана променяла знаменитого режиссёра на нищего репортёра.
– Франко, не мучай меня, я согласна на твои условия, - проговорила Милана тихо.
– Хорошо, - бросил я, вытащил из внутреннего кармана пиджака конверт, сунул ей в руки и повернулся, чтобы уйти.
Я услышал тихий вскрик Миланы, но, не оглядываясь, направился быстрым шагом к выходу.
– Отлично!
– заорал неожиданно Розенштейн, вскакивая с раскладного стула.
– Вот так снимаем и идём вперёд.
Я вопросительно взглянул на Верхоланцева.
– Не спеши, Давид, - с кислым видом проговорил главреж, вставая, с трудом опираясь на трость.
Прихрамывая, он подошёл к Милане, и поманил меня.
– Что плохо получилось?
– поинтересовался я.
– Нет-нет. Все нормально. Но...
– Что тебя не устраивает?!
– я, Милана и Верхоланцев, все трое синхронно вздрогнули от визга «тёти Розы».
– Все прекрасно, Верстовский лучше не сыграет все равно!
– Давид, дай мне сделать то, что я хочу, - холодно проговорил Верхоланцев.
– Успокойся, мне нужно время.
– Зачем?!
– не унимался «наиглавнейший церемониймейстер», распаляя себя все сильнее.
Его лысая макушка начала багроветь, покрываться бисеринками пота. Верхоланцев полуприкрыл глаза, набрал воздуха и очень спокойно ответил:
– Мне не нравится конец этой сцены. Семён, что ты на эту тему думаешь? - обратился он к скучающему в углу сценаристу.
– Сухо, без эмоций. Давай подумаем, что можно изменить.
– Можно вот это, - быстро черкнув что-то в блокноте, сказал сценарист.
– Да, я помню, ты это предлагал, - кинув взгляд, произнёс задумчиво Верхоланцев.
– Дима, мы в график не уложимся!
– не отставал Розенштейн.
– Игорь Евгеньевич должен улететь через два часа.
– Давид, мне плевать, когда должен улететь Игорь Евгеньевич, - бросил, не поворачивая головы, главреж.
– Закажи ему билет на другой самолёт.
– Он не успеет на спектакль!
– зашёлся в истеричном вопле продюсер.
– Мне-то какое дело до этого? У нас уговор был - никакой параллельной работы. Для Мельгунова я сделал исключение. Обойдётся хоть раз. Ну, так что, Семён, что ещё можешь предложить?
– Верхоланцев переключился на сценариста.
Они стали о чем-то беседовать, не обращая никакого внимания на красного, как рак Розенштейна, который чуть не лопался от злости. Продюсер потоптался на месте, пронзая меня лютым взором, будто считал меня главным виновником задержки. Удалившись к своему месту, шлёпнулся на возмущённо скрипнувший под его массивной тушей стул.
– Олег, Милана, импровизируйте, - неожиданно предложил Верхоланцев.
– Что-нибудь от себя. А мы посмотрим.
Я недоуменно взглянул на него, увидев мою растерянность, главреж похлопал меня по плечу и ободряюще улыбнулся.
Мы начали обыгрывать сцену, по-разному. Верхоланцев постоянно оставался недоволен. Наконец, после того, как я отдал Милане конверт, она вдруг быстро подошла ко мне и бросилась на шею. Я растерялся, но буквально через мгновение пришёл в себя, прижался к её губам, ощущая, как меня обволакивает облако пьянящего аромата духов.
– Стоп!
– услышал я крик главрежа.
Я боялся повернуться к нему и увидеть на его лице бешеную ревность, но вместо этого услышал его удовлетворённый голос:
– Отлично, вот так и будем снимать. Кирилл, ты готов? Ну что, Давид, согласен?
Розенштейн перестал храпеть, укрытый газетой, встрепенулся и пробормотал сонно:
– Да-да, конечно. Так и будем.
Мы сняли один дубль, потом другой. Я компенсировал, хотя бы частично, разлуку с Миланой, получив официальную возможность целоваться с ней. После шестого дубля, Верхоланцев, наконец, резюмировал: