Призраки солнечного ветра

Александрова Дилара

На пороге стояла женщина слегка за сорок, но удивительно хорошо сохранившая свою привлекательность. Бархатная кожа не имела и намека на морщины. Острые, правильные черты лица ни на толику не утратили свою четкость. Оставалось неясным, была ли эта неувядающая молодость следствием хорошей генетики, глубоким восстановлением физиологии или результатом достижений современной косметологии. В любом случае, семь лет вдали от благ цивилизации почти не изменили ее первоначального облика.

— А, это ты, Медди. Что-то ты зачастила. Если память мне не изменяет, сегодня в патруле числится Нерд, — слегка разочарованно посетовала

аристократка.

Отпив что-то из длинного прозрачного бокала, она переместила свое стройное тело на шаг вправо. Девушка юркнула вглубь полуосвещенной спальни.

— Добрый день… Он отдыхает. Трудная выдалась тренировка, госпожа Ланшерон, — соврала Медея.

Она поспешно прошмыгнула мимо женщины, стараясь не смотреть на практически голое тело, едва прикрытое длинным шелковым халатом с кружевными оборками. То, что девушка приняла за мягкие тапочки, на самом деле оказалось домашними туфельками на каблуках, отделанными мягким мехом. Какой зверек пожертвовал свою шкурку на столь изысканный предмет туалета осталось неясным, ибо его заблаговременно выкрасили в красный цвет.

Началась рутинная проверка. Анализатор аномалий по очереди переносился по всем углам комнаты, и даже заменил собой пустую бутылку из-под вина в одном из них. Прибор напряженно гудел при преодолении критической точки отсчета. Периодические пощелкивания походили на звук лопающегося пузыря жевательной резинки.

— Знаешь, моя дорогая, я с блаженством вспоминаю свои молодые годы, — мадам Меннив Ланшерон опустилась на мягкую постель. — И, когда встречаю здешнюю молодежь, то мне становится ее очень жалко.

Непринужденно откинувшись назад, женщина оперлась на тонкую ручку, никогда не знавшую труда.

«Моя дорогая» стояла к кровати спиной, изображая сильную занятость. На самом деле Медея просто ждала, когда прибор закончит свою работу. Стоял полумрак, просить включить свет было почему-то неловко. Наверное, просто не хотелось лишний раз давать повод для диалога.

— Еще совсем недавно моя красота просто поражала воображение. Гораздо больше, чем сейчас, — продолжила Меннив, кокетливо сократив несколько десятков лет до более короткого срока. — В таких ужасных условиях тяжело поддерживать свои природные данные. Не говоря уже о тех, у кого их нет. Ох, нет, персик мой, не думай, что я считаю тебя уродиной.

«Персик мой» так и не думал. А что считала дама — его вообще не волновало. Чего хотелось, так это быстрее убраться отсюда. К тому же, картинное сожаление Меннив выглядело слишком наигранно, чтобы ему поверить. До девушки уже дошел сладкий аромат свежего алкоголя поверх стойкого запаха вчерашнего перегара. Раздражало еще и то, что драгоценные плоды гидропоники тратились на производство вина, в то время когда многие на корабле недоедали.

— Ты миленькая, но мне никогда не нравились слишком детские черты лица. В сочетании с твоей бледностью это выглядит несколько устрашающе, — поток слов все не прекращался. — Это мне напоминает кукол из коллекции моего дяди. Они всегда нагоняли на меня страх.

Плечи Меннив невольно содрогнулись. Еще один глоток вина прервал неприятные воспоминания. Оставался последний угол. И центр комнаты, который как раз занимал край кровати.

— Хотя, признаюсь, цвет твоих глаз сглаживает этот ужасный диссонанс. Такой оттенок трудно подобрать. Не часто врачам удается так точно попасть в спектр. Твой был очень талантлив. Но по мне, если и выбирать что-то действительно полезное в платных мутациях, то лучше сделать приличных размеров грудь. Неужели глаза — это все, на что хватило денег у твоих родителей? — развеселенная вином женщина перешла все грани бестактности.

Стройная ножка стала монотонно покачиваться, отчего с нее почти уже сползла красная туфелька. Слегка склонив голову на бок, Меннив нахально рассматривала невольную собеседницу и вертела в руке бокал. Жидкость непонятного цвета начала двигаться по часовой стрелке, увлекаемая плавным движением запястья.

У Медеи появилось стойкое желание подойти к этой наглой вертифлюхе и дать хорошую пощечину. Пришлось сдержаться, ибо приемный отец не одобрял подобных всплесков эмоций и точно остался бы недоволен ее необдуманными, импульсивными действиями. Навлечь на себя лишние проблемы не хотел никто, потому девушка приняла поспешное решение не заканчивать ставший пыткой осмотр и быстрее откланяться. Скептический взгляд, наполненный скукой, проводил гостью до выхода.

За спиной захлопнулась дверь. На душе скребли кошки. Медея вспоминала как когда-то, очень давно, они с мамой путешествовали. Целую вечность назад. Бабушка не одобряла подобный образ жизни для ребенка, но кого это останавливало?

Гвента в молодости была девушкой веселой, общительной и несколько легкомысленной. Она любила свободу, море и мужчин. Таких как она называли «эркин», или «дети мира». Природа щедро наделила ее красотой, и та порхала по жизни, словно бабочка, не задумываясь о будущем и не вспоминая прошлого. Удивительно, но Гвента так и не утратила своей доброты и, порою, глупой наивности, присущей ей с самого рождения. Может быть, именно поэтому после рождения дочери все изменилось.

От прежней жизни остались только тяга к морю и путешествиям, а забота о внезапно свалившемся счастье встала на первое место. Девочку очень любили. Чтобы обеспечить дочери насыщенное детство в разных уголках планеты, Гвента стала больше работать. Правда, и себя не оставила без небольшого подарка.

«Медди, ты мое маленькое море. Раньше я жить не могла без бирюзовых волн. Теперь не представляю жизни без тебя», — эти слова навсегда врезались в память маленькой девочки, смотрящей на свою мать большими, нежно-бирюзовыми глазами.

Воспоминания прервал внезапно налетевший из-за угла Эуридид. К его странной способности неожиданно появляться в самый неподходящий момент привыкнуть не мог никто. Высокий жилистый юноша с голубыми глазами, извечной полуулыбкой на тонких чуть розоватых губах и такими же светлыми волосами, как и у матери, не стремился избавиться от своей отличительной особенности. Правильные, не лишенные дерзости черты лица с острыми скулами подчеркивали стройность паренька. Бледный юноша с сумасшедшим блеском в глазах сводил с ума многих девчонок на корабле. Не стала исключением и Медея. Девушка всегда краснела, сталкиваясь с Эуридидом Ланшерон. К своему стыду, скрыть сие было задачей невыполнимой, потому как на белом, словно мел, лице, румянец казался особо заметен. По этой причине девушка старалась не смотреть в глаза предмету своего обожания. Юношу это забавляло, но в силу благородного воспитания он делал вид, что ничего не замечал. Оставалось загадкой, откуда он это воспитание получил.