Призраки солнечного ветра
Шрифт:
Человек ушел, оставив родной дом, постепенно превращающийся в руины. Когда города переставали шуметь, они превращались в призраков. В прямом смысле этого слова. Это явление прозвали «Врата памяти». Марс любил истории. Он запечатлевал их, а потом рассказывал. Кому? Неизвестно. Может быть, самому себе, а, возможно, окружающим растениям или изредка забредавшим сюда беглецам. Ясно было одно: он все помнил.
Время от времени среди руин, на месте давно истлевших зданий, возникали их новенькие, только что построенные копии. Красивые фантомы ухоженных построек восстанавливали иллюзию давно ушедшего благополучия. Призраки жителей оставались такими же, как тогда, много лет назад. Нет, они не умерли.
Такие города нередко были излюбленным местом тех, кто скрывался от закона. Приборы в подобных местах зачастую выходили из строя. Пеленгаторы выдавали неверную информацию. Даже датчики браслетов, порою, давали сбои. Однако, не каждый наемник решался войти сюда за добычей в одиночку, полагаясь только на сенсоры. Тут непременно нужно было чувствовать рядом крепкое плечо товарища, если что-то пойдет не так, как должно. А шло, по обыкновению, что-то не так практически всегда. Покинутые, некогда густонаселенные города создавали эффект «провалов во времени». В некоторых из них этот эффект достигал такой силы, что создавались аномалии. Почему они возникали именно в городах-призраках, точно ответить не мог никто. Но четко ощущалась связь между количеством некогда жившего в них населения, прошедшего времени и силой возникающих в пространстве отклонений. Птоломею в этом отношении равных не было.
Фальх стоял у Южных Врат, подняв голову и пытаясь отыскать где заканчивается массивная плита, уходящая в небо. Практически разрушенный бетон полуоткрытых ворот густо оплетался лианами и плющом. Яркие цветы свисали, будто специально приготовленные к особому празднику. Собравшиеся прислушивались, пытаясь уловить хотя бы вой ветра между массивных зданий. Никаких аномалий не фиксировалось. Ни приборами, ни визуально. Даже память планеты хранила тишину.
— Смотри! — вдруг послышалось где-то сбоку.
— Что? — переспросила Блеанор Вейтвир, женщина из группы сопровождения.
— Я ничего не говорил, — чуть обескураженно ответил Фальх.
Вскоре послышался веселых смех, и что-то шмякнулось о твердую поверхность.
— Приборы молчат, — отметил Увх Харрэг, второй из группы, пялясь на всплывшую голограмму. — Странно. Все в исправности…
— Это же всего лишь призраки, — удивилась Блеанор. — Должны фиксироваться всплески.
— Значит, оно, — улыбнулся ученый. — Оставайтесь здесь. Мне ничего не будет, а вот вам может навредить.
Никто не смел ослушаться. Все помнили, что случилось накануне с их коллегой, и повторять этот опыт никто не желал.
Звуки все приближались. Пришлось миновать массивные плиты ворот, чтобы увидеть все своими глазами. Среди обломков, густо заросших травой, играли дети. Двое из них гоняли мяч, периодически пиная его в невидимую стену. Мяч пролетал над давно рухнувшими останками с острыми бетонными гранями, торчащими из травы. Гулко ударившись точно в то место, что и сотни лет назад, он отскочил от пустого пространства. Мальчики бегали и смеялись, беззаботные и веселые. Полупрозрачные, призраки проживали какой-то далекий день, давно затерявшийся во времени. Тоска кольнула в солнечном сплетении. Это — нормально. Всего лишь побочный эффект.
— И мне дай! — просил самый младший, перебирая своими маленькими ножками и пытаясь угнаться за мячом.
Ребята постарше его будто не замечали, вовсе не собираясь брать малыша в свою взрослую игру. В очередной раз отскочивший от невидимой преграды мяч покатился по марсу, растворившись в развалинах рухнувшего фасада. Вскоре он снова появился, пройдя сквозь обломки, накрывшие улицу. Продолжая медленно катиться, игрушка замерла всего в нескольких метрах от мужчины. Фальх почему-то двинулся с места, неосознанно направившись к ней.
Мяч был гладкий, яркий и наполовину спущенный. На красном боку красовалась эмблема Птоломея третьей волны колонизации.
— Примерно двести пятьдесят лет назад, — сказал он настолько тихо, что и сам вряд ли это услышал.
Мужчина склонился над маленькой игрушкой, пристально вглядываясь в нее.
— Тогда мы с тобой и познакомились, — голос за спиной вдруг нарушил грустный покой, — Подумать только, сколько воды с тех пор утекло…
Голос сквозил холодностью, надменностью и безразличием. Фальх вздрогнул.
— Ты всегда пытаешься застать меня врасплох, — недовольно ответил он, не поворачиваясь к неожиданному гостю лицом.
— Тебя трудно поймать. Ты не вылезаешь с Олимпа.
— А ты пытаешься меня поймать?
— Ты же знаешь, я всегда рада тебя видеть, — наигранно и совсем не искренне ответила девушка. — Я же тебя люблю.
— Ты не способна любить, — отстраненно парировал ученый.
— Ну, может и так. Я тебя вожделею, так лучше?
— Вожделеть и желать сожрать — разные вещи.
— Ах, какая досада.
Все-таки пришлось обернуться. Да. Конечно же, это была она. Всегда преследовавшая его тень, которая не в состоянии схватить свою жертву. Отчего и бесившаяся в бессильной злобе. Облик за сотни лет так и не поменялся, отмечая удивительное для ее сущности постоянство. Перед ним стояла высокая стройная девушка лет двадцати пяти. Белая кожа бархатно сияла под мягким обеденным солнцем. Идеальные черты овального лица поражали своей правильностью и красотой. Каштановые волосы спадали по плечам мягкими волнами, а тонкие ручки имели все признаки аристократичности. Длинное шелковое платье облегающего покроя начиналось с плеч и заканчивалось только когда касалось земли. Кокетливый разрез в районе бедер открывал вид на стройные ножки в белых чулках. Образ был бы идеальным, если б не глаза. Скорее всего, когда-то они имели идеальный изумрудный цвет, но не смогли сохранить природной насыщенности. Яркий малахитовый теперь побледнел, едва дотягивая до болотного. Глаза — зеркало души. Ее как раз в этом теле и не было.
— Сколько ты уже в ней? Полгода?
— Ты удивительно проницателен, — засмеялась женщина.
— Ты всегда выбирала только самое лучшее.
— Властитель Империи может себе такое позволить, — женщина, уперев в бока тонкие ручки, чуть подалась вперед.
Фальх не обманывался. За свою долгую жизнь он научился различать человека и Тень. Девушка блистала красотой, сущность, поселившаяся в ней — нет. Периодически это становилось заметно. Она проступала на лице, настолько пугая и отталкивая, что хотелось бежать. Черты лица искажались, становясь совсем не женскими, некрасивыми и не привлекательными. Магнетизм пропадал, и легкое чувство обмана посещало видевшего подобное. А потом все снова менялось, возвращаясь на круги своя. Этот танец двух сущностей всегда заканчивался одинаково. Одна пожирала другую. Человек в этой войне всегда проигрывал. Высшие не оставляли ни капли, высасывая все без остатка. А потом выбрасывали тело как отработанный материал, перемещаясь в новое. И так — до бесконечности.