Призраки солнечного ветра
Шрифт:
Чтобы получше рассмотреть странное сооружение, Медея замедлила шаг и немного отстала от остальных.
— С дороги! — прокричал кто-то сзади.
Громкий звук перегруженного телепорта, похожего на похрустывание под тяжелыми сапогами битого стекла, перекрыл все следующие возгласы. Прибывшие первыми ребята в последнюю секунду отскочили в сторону.
Пятеро человек пробежали мимо. Их облегающие экзоскелеты, перетянутые белыми тканевыми туниками, были перемазаны чем-то черным и сильно липким. Нанесенные на ткани большие красные кресты едва угадывались за всей этой грязью. Лица женщины и троих мужчин застыли
— В храмовый лазарет! — отдал приказ пятый, отделившись от команды.
Дышал он очень тяжело. Только сейчас стало заметно, что его экзоскелет не работал, сохранив только базовые механические функции.
— Что такое, Хернглев? — успел перехватить его Брефф.
Храмовник остановился и шумно выдохнул, нервно бегая взглядом. Казалось, ему трудно переключить внимание на неожиданного собеседника.
— Чертовы Ифриты, — снова выдохнул крестоносец и сплюнул черную жижу. — Все пожгли! Еле успели прыгнуть…
Затем он попытался вытереть лицо, заляпанное слизью, но только размазал ее гладкой перчаткой экзоскелета. Попробовал повторить тыльной стороной, но получилось это не более эффективно.
— Ифриты? Откуда?
— Хрен его знает! Не сейчас, Брефф. Вот тут мне уже все это! — храмовник приставил руку к горлу, показывая наглядно, где это уже у него все сидит и затем резко развернулся к регулирующим поток: — Не выключать телепорт! Чтобы канал все время был открыт! Никого не пускать, кроме Флегры!
Возбужденный и злой, крестоносец сжимал в руке меч, угадывающийся, впрочем, разве что по длине, ибо целиком был покрыт толстым слоем склизкой субстанции. Намотанная на клинок отвратительная масса походила на чьи-то внутренности, свисающие с гарды, будто обрубленный отросток лианы. Гладкие бугорки на ее поверхности подсказывали, что это все же не растительная органика, а, скорее всего, добротный кусок чьих-то рубленых кишок.
Мужчина сорвался с места и быстрым шагом удалился в направлении участка. Нервная, гневная походка усугублялась нарушенной механикой экзоскелета.
— Хм… — нахмурился Брефф и задумался.
— Полковник? — выдернул его из собственных мыслей робкий голос Медеи.
— Что?
— Можно я зайду? — девушка указала пальцем на странноватое здание за парковкой.
— Нет. У нас сейчас нет времени, — начал было полковник, но потом вдруг почему-то осекся. — Хотя… ладно. Только быстро. Оди, сопроводи. У вас десять минут.
Один из полицейских, что составлял команду полковника, кивнул и, не теряя ни секунды, двинулся вперед. Девушка за ним еле поспевала.
Бледные ладони с тонкими пальцами коснулись серой безликой двери. Девушка испытала ворох чувств, среди которых больше всего преобладал страх. Внешний вид Церкви разительно отличался от рассказов ее отца о том, как все должно быть. Что, если внутри все будет не так, как она ожидала? Что, если она войдет, а внутри не окажется ничего, кроме пустоты? Медее было все равно на то, насколько все изменилось. У нее не было привязанности к тому, чего она никогда не видела. Труднее давалось понимание того, что все рассказы Эсхекиаля останутся только бесплотными образами. Будто долгая история завершится большим обманом, оставляющим в душе глубокую неудовлетворенность. Будто та память об отце, что теплилась сейчас, не выдержит натиска этой пустоты и станет стираться. Как когда-то забылось лицо матери. Навалившись на массивную дверь всем телом, девушка отворила ее и решительно вошла.
Проход оказался удивительно широким для небольшого с виду здания и с красочными фресками на стенах. Высокие своды Церкви переходили в купол, открывающий вид на Марсианское небо. Каменный пол, выложенный мозаикой, был бледнее, чем ожившие картины стен. Иконы спокойно взирали молчаливыми взглядами. Много икон. Белые цветы обрамляли массивные деревянные рамки. Аромат ударял в нос и заставлял кружиться голову. Он смешивался с терпким запахом воска. Зажженные свечи таяли под натиском огня. Людей не было.
«Ничего не изменилось. Все так, как он рассказывал», — подумала Медея, едва заметно улыбнувшись.
Запах воска неожиданно усилился. Девушка подняла голову и посмотрела на огонь. Ей показалось, что и само пламя начало источать аромат.
«Только не сейчас», — пронеслось в голове, покрытой густыми черными волосами.
Из глубины начало подниматься знакомое, все больше нарастающее ощущение бесконечности. То ощущение, которое, по большому счету, никогда ее и не покидало. Только пряталось в закоулках души, изредка выбираясь на поверхность. Руководствуясь советами корабельного психолога, в эти моменты Медея всеми способами пыталась подавить это всепоглощающее чувство. Вот и сейчас время с пространством навалились всей своей тяжестью, готовые раздавить неподъемной тоской ноющее сердце. Глубокий вздох. Девушка старалась вдыхать носом и выдыхать ртом: ее так учили, чтобы избежать панических атак.
Откуда-то появилась высокая фигура в черном и быстро прошла мимо. Медея обернулась. Священник. Не обратив на нее внимание, он прошел по своим делам.
Рядом с массивной иконой у дальней стены, прямо около сводчатого окна, глаз зацепился за что-то очень знакомое. Внутри екнуло. На экзоскелет, отражающий своей серебристой гладкой поверхностью дрожащие огоньки, была накинута белоснежная туника с черным крестом на груди. Медея уже знала, что на живом человеке такую теперь не найти и на всей планете. Туника сиротливо висела, словно напоминая о тех временах, когда борьба за выживание еще не встала выше всех человеческих принципов. Женщина с младенцем на иконе, немного прикрыв глаза, взирала на свое дитя. А, может, и не на него, а куда-то ниже, на белую ткань.
— Девушка. У нас без платка нельзя, — послышалось позади.
Тот же священник. Мужчина возвращался обратно и на мгновение остановился. Высокий, плечистый и темноволосый, он держал в руках каких-то три больших книги.
— Простите, я забыла. Никогда не бывала в подобных местах.
— Есть у входа, если что.
Мужчина намеревался продолжить свой путь, но Медея его остановила.
— Ну ведь это несправедливо! — выпалила девушка со всей силы своего юношеского максимализма.