Призраки в Сохо
Шрифт:
Молодой мужчина откинулся на заднее сидение такси, везшего его из аэропорта в центр Лондона. Салазар его дери, он слишком давно не был здесь и уже успел отвыкнуть от этой вечной сырости и угрюмости. Сколько он не был в Лондоне? Год или уже полтора? Последний раз он аппарировал сюда в совершенно невменяемом состоянии. Его едва не расщепило. Только ему было наплевать. Единственное, что имело значение, было то, что она наконец-то открыла ему дверь, которую он вполне по-маггловски готов был вышибить.
Смотря на то, как снег засыпает туманный Альбион, волшебник вспоминал события, произошедшие всего пару дней назад.
Этот день ничем не отличался от сотен таких же, прошедших после бегства в маггловский мир. Обычный солнечный день, коими так изобилует южное побережье Франции. Но почему-то именно в этот день он захотел пройтись по набережной, протянувшей практически через весь городок, в котором он осел после того, как Гермиона помогла ему и его семье выбраться из неприятностей, начавшихся сразу после окончания войны. Он даже и сам не понял, что толкнуло его, обычно старательно избегающего всяческих контактов с магглами, если не считать самых необходимых, пойти на этот шаг. Видимо, какое-то чувство тревоги, с утра не дававшее молодому мужчине покоя и вертевшееся внутри, словно пикси, выпущенный из клетки.
Примерно полторы сотни шагов, отделявшие его дом от пристани, Драко преодолел за пару минут, несмотря на то, что не особо и спешил. Яркое солнце, тихий ветер, шуршащий волнами о гальку на берегу и легонько играющий с листвой деревьев, высаженных вдоль дороги, плавно огибавшей берег бухты, в которой раскинулся небольшой городишко, служивший теперь пристанищем для семейства Малфоев, все это почему-то именно сегодня подтолкнуло блондина к воспоминаниям.
Пристроившись на одной из лавочек, стоящей практически в самом конце набережной, из-за чего сюда редко доходили прогуливающиеся парочки, он, прищурившись, принялся наблюдать за небольшой яхтой, пытающейся выйти из бухты. Одно воспоминание сменяло другое, пока память услужливо не подкинула самое яркое из них.
Война окончена, Темный Лорд повержен, и в этот раз окончательно. За это была заплачена слишком большая цена – многие чистокровные семьи прекратили свое существование, те же, кто остался в живых либо оплакивали погибших родственников, либо подверглись нападкам. Их семья была в числе последних. Губы Малфоя искривила едва уловимая усмешка. Ну как же, семья, поддержавшая Темного Лорда, семья Пожирателей смерти. Единственной маленькой зацепкой, которая могла хоть как-то сыграть в их пользу, было то, что мать спасла жизнь Поттеру. Выскочка Поттер, святой Гарри… Именно из-за него начался тот кошмар, который смогли пережить не все члены его семьи.
Постоянные суды, попытки доказать то, что они действовали под Империо. В какой-то момент отец не выдержал, дало о себе и предыдущее заключение в Азкабане. После похорон мать надолго замкнулась в себе, и даже слабые попытки сына хоть как-то отвлечь ее не приводили к желаемому результату. Порой Драко казалось, что он медленно сходит с ума. Бродя вечерами по Малфой-Мэнору, он выискивал в темных углах опустевшего поместья шпионов. В какой момент между бесконечными судами в его жизнь вернулась невыносимая Всезнайка Грейнджер, он даже и не вспомнит. Кажется, она была одним из свидетелей обвинения. Вот только в тот день все пошло не так, как хотелось бы обвинителям. Выскочка Грейнджер, грязнокровка, встала на сторону семьи Малфоев, и ее показания стали решающими.
Малфой усмехнулся, вспоминая тот день, который перевернул все окончательно и бесповоротно. И эта усмешка застыла
День близился к полудню, когда в зал заседаний в Министерстве вызвали их с матерью. Огромное помещение было забито до отказа, в воздухе висел легкий гомон, перемежавшийся шелестом перекладываемых бумаг и стрекотом самопишущих перьев. Два стула, стоявшие в самом центре зала, были залиты ярким светом, не оставляющим ни малейшего шанса хоть что-то утаить, выворачивающим наружу всю подноготную, как тщательно не старайся ее спрятать. Хорошо хоть в этот раз они обошлись без клеток и оков.
Стук молотка, после которого в зале воцарилась мертвая тишина, казался оглушающее громким. Настолько громким, что собравшиеся в Министерстве даже наконец-то умолкли, и чей-то смутно знакомый голос провозгласил:
– В зал приглашается свидетель.
Гул крови, внезапно хлынувшей к голове, не позволил Драко четко расслышать имя вызванного волшебника. Мерлин бы их всех побрал! Он уже был готов признаться во всем что делал, что не делал, лишь бы закончилась эта изощренная пытка, не позволяющая расслабиться ни на секунду. Но раздавшийся в следующий момент голос заставил его в немом изумлении застыть.
– Я, Гермиона Грейнджер, родилась…
Малфой медленно поднял голову, упираясь взглядом в фигуру, которую не перепутает ни с одной другой. да только он едва узнавал в ней сокурсницу. Обычно взъерошенные каштановые волосы уложены в аккуратную прическу, глаза подведены черным ровно настолько, чтобы это не показалось пошлым, а в них…. Мерлин! Почему-то именно после того, как они пересеклись взглядами с этой заучкой, беспокойство у него в груди перешло на новый уровень.
Грейнджер казалась стеклянной и неживой, будто статуя. Белая, как снег, такая же ненастоящая, как туман, что просачивался в лёгкие и морозил изнутри, она держалась настолько спокойно, что даже ему, чистокровному волшебнику, становило не по себе.
Блондин практически не слышал ее показаний. Да ему, в тот конкретный момент, было как-то все равно, что рассказывает суду и собравшимся в зале эта гриффиндорка, так не похожая на саму себя. Он даже не до конца осознал в какой миг по притихшему залу пролетел ропот, а спустя пару секунд голос, как потом оказалось принадлежавший одному из Уизли, возвестил:
– Оправданы!
Звонок сотового, раздавшийся в самый неподходящий момент, заставил парня вздрогнуть, выныривая из воспоминаний. Мерлин, сколько лет он живет среди маглов, но до сих пор не может привыкнуть к их штучкам, звонившим в самый неподходящий момент. Одного взгляда на экран оказалось достаточно, чтобы Драко невольно улыбнулся. Если бы она звонила каждый раз после того, как он перебирает воспоминания о ней…
– Милая?
Он ничего не мог поделать со своим низковатым голосом, зазвучавшим немного удивленно, явно радостно и чуть хрипло. В это одно единственное короткое слово он вложил волнение о причине, вынудившей ее позвонить, беспокойство о том, как она поживала на другом конце пролива и невыносимую нежность, не умещавшеюся в его грудной клетке.
Гордый и высокомерный, слизеринец не мог сдержать улыбки, когда с того конца связи она переходила почти на интимный шепот, называя его мерзавцем. Прикрывая глаза, он вспоминал о том, как она шипела ему в лицо, что ненавидит, когда он бросал ее на кровать, как она точно так же, как и сейчас, называла его мерзавцем, когда он прижимал ее руки к изголовью. От этих воспоминаний тело охватывало волнение.