Призраки зла
Шрифт:
— Если бы у обоих было железное алиби, это выглядело бы подозрительней, — заметил он. — Оуэн не из тех людей, которые решаются на убийство без очень веских причин. И это единственное, что я могу сказать определенно. Пусть коронер разбирается.
Что коронер и сделал. Он выслушал сообщение о том, что у Кэролин не было суицидальных намерений и что полиция не обнаружила ничего подозрительного. Все признаки несчастного случая были налицо, но никто не пришел с признанием, что очень сильно напирал в толпе на платформе, стараясь втиснуться в вагон. Дело закрыли. Убийство? Забудьте. Такие предположения — для детективов.
Винсент Малчерн, один из талантливейших писателей, когда-либо сотрудничавших в «Дейли мейл», сказал, что единственный акт, в котором оргазм наступает с самого начала, — это работа журналиста над материалом. Малтрэверс перекраивал вступление
До смешного молодые Битлс широко улыбаются с фотографии в серебряной рамке с надписью «Мы любим тебя, Дженни, йе-йе-йе-ие!» рукой Джона Леннона над подписями всех четырех. Больше ничего в комнате не напоминает о том, что сорокачетырехлетняя Дженни Хилтон, сын которой учится в Эксетерском университете, в прошлом — актриса, поп-исполнительница и звезда шоу-бизнеса. Я рассматриваю фотографию, а Дженни Хилтон грустно улыбается: — Она говорит мне, какая я стала старая. Боже мой, Ринго уже дедушка!
Дальше все пошло, как по маслу, и инстинкт, выработавшийся за годы работы в журналистике, остановил его в пределах пятидесяти слов до отведенных на интервью двух тысяч.
Почему она исчезла, отказавшись от такой карьеры? Как бы деликатно ни был сформулирован мой вопрос, его встречает мгновенно возведенная баррикада, надежно защищающая ее частную жизнь. Часть Дженни Хилтон никогда не была и не станет достоянием общественности. Она возвращается осторожно, не принимая чужих условий.
Последний абзац переписывался столько же, сколько и первый, прежде, чем он удовлетворил Малтрэверса. Он предельно близко передавал впечатления Малтрэверса, но в целом в интервью отразились и моменты, где инициатива оказывалась за Дженни, а намерения Малтрэверса отходили на второй план, так что информация подавалась так, как хотела она. Они, не сговариваясь, повели игру, отмечая свои маленькие победы и поражения. Но за завтраком, когда она опустила забрала, и он неожиданно спросил ее о Барри Кершоу, вопрос застал ее врасплох и она так неловко солгала. Сейчас он постарался спрятать в текст наживку — мимолетное упоминание Кершоу, ничего определенного, только неоспоримые факты, касающиеся его смерти и ее присутствия на дознании. Майк Фрейзер заверил его, что она сможет изменить текст только при условии, что информация в нем не соответствует фактам. Малтрэверс предчувствовал, что она будет противиться любому упоминанию о Кершоу. Если она захочет его изъять, ей придется объяснить причины, но едва ли что-нибудь откроет. Это очевидно. Любой ее вопрос будет означать, что это происшествие двадцатилетней давности по-прежнему важно для нее. И что она о нем помнит.
VIII
Благодаря причуде генетики, Тэрри Кершоу оказался наделенным уровнем интеллекта, не досягаемым для его родственников. Барри был уличный плут, полетать своей хитрой и проницательной матери. Отец мог заранее высчитать любую комбинацию в дартс быстрее всякого компьютера, но это была его единственная способность, он едва умел написать без ошибок собственное имя. Как кукушонок в ласточкином гнезде, Тэрри обнаружил свою чужеродность в этой семейке, замеченную и развитую его учителем, который, почувствовав в нем скрытые возможности, привил ему понятия, не свойственные его домашним. Когда Барри умер, ему исполнилось пятнадцать лет, и мать стала стараться подавить его, поначалу внушая ему свое отчаяние, а потом убеждая его, что он обязан отомстить за Барри. Приблизительно в то же время учитель ушел из школы, и пагубное влияние Маурин Кершоу на сына оказалось без морального противовеса. У нее оставался только он. Она никогда ему не мешала, и надеялась, что он будет не менее удачливым, чем Барри, но от нее постоянно исходил эмоциональный шантаж, сбивающий его с толку и загоняющий в угол.
За те десять лет, которые они прожили вместе, горечь матери переросла в общее злобное отношение к миру, ставшее доминантой всего ее существования. Тэрри сознавал, что не очень любил своего старшего брата, и чувствовал уколы вины в том, что своим деформированным сознанием он воспринимал как предательство по отношению к матери. Дома в обществе с Маурин Тэрри был обыкновенным истэндским сыном, послушным и заботливым; в городе у него была торговля автомобилями, он вел иную жизнь, становясь тоньше и искушеннее, и она стала для него убежищем. По вечерам он посещал лекции по риторике, которые представлял матери как бизнес-курс. Он стремился обрести речь, которой говорили в другом мире. Из-за постоянного обмана в его душе образовался надлом; он сознавал, что не может одновременно полностью принадлежать и к тому, и к другому миру, и ему надо выбрать один из них для реальной жизни, а другой для притворства. Когда он определился, Маурин Кершоу стала доставаться имитация, которую он выдавал за реальность.
Он познакомился со Стэфани, когда компания, принадлежащая ее отцу, приобрела у него три прибыльных демонстрационных зала. Первоначальные переговоры проходили у Бернарда Дриффилда в доме. Тэрри Кершоу почувствовал себя здесь, на Бишопс Авеню в фешенебельном Хэмпстеде свободнее, чем на родной Этрурия Стрит, и это как бы промерило расстояние, которое он преодолел по пути из одного мира в другой. После его ухода Дриффилд сказал жене и дочке, что этот молодой человек двадцати с небольшим лет на редкость успешно развивает бизнес и он, вместе с его залами, будет явно выгодным приобретением для «Инсигниа Моторз». Позднее Тэрри Кершоу вошел в правление как директор по национальным продажам. Стэфани Дриффилд, заинтригованная человеком, которому удалось достигнуть ее положения с нулевого стартового уровня, стала втягивать Тэрри в свою светскую жизнь и хладнокровно решила выйти за него замуж. Положение дочери председателя правления полностью удовлетворяло ее снобизм; став женой человека, который почти наверняка будет преемником отца, она обретала гарантии на будущее. Тэрри льстил ее интерес и привлекала ее чувственная красота; ему не удалось распознать мотивы ее внимания. А когда он осознал, что она дрянь, было слишком поздно. И он стал разрываться между двумя властными женщинами.
Стэфани и Маурин раскусили друг друга с первой встречи. Взаимное презрение, приглушенное с одной стороны и яростное с другой, клокотало за внешней терпимостью в их отношениях. Несколько лет Тэрри постоянно и безуспешно пытался выступать в их баталиях в роли миротворца и наконец сдался в битве при Хайгейтском доме. Его предположение, что дом достаточно велик, чтобы его мать жила вместе с ними, вызвало сражение, в котором Стэфани решительно использовала все виды оружия из своего чрезвычайно разнообразного арсенала. Перемирие, достигнутое не сразу и с трудом, было основано на очевидном отступлении Маурин, которая однако не прекращала своей линии во взаимоотношениях с сыном, как потерпевший поражение генерал, ведущий повстанческое движение в горах. Каждую неделю он навещал ее, игнорируя едкие замечания Стэфани — «Опять навещаем нашу мамочку?» — и Маурин продолжала капельные инъекции ненависти к предполагаемому убийце Барри, — во-первых, из-за того, что все еще хотела отомстить, но еще и потому, что ненависть была в ее глазах связующим звеном между ней и сыном. Он никогда ей не противоречил, не возражал, слушая бессмысленные проповеди ненависти, сознавая, что эта страсть — единственное, что у нее осталось в жизни. И вообще это было неважно, не подлежало реализации. Вдруг как-то утрам Маурин позвонила ему в контору.
— Тэрри! — прокричала она в волнении. — Она вернулась в Лондон!
— Кто, мамуля?
— Дженни Хилтон, кто же еще?
Он на момент опешил, а потом почувствовал отвращение. Ему вспомнился день кремации Барри, когда мать напугала его сначала яростным холодом своего горя, а потом всепроникающим жаром злобы. Не в силах ее остановить, он почувствовал, что ее животная злость переливается в нем через край. Сколько бы лет ни прошло, как бы он ни старался отогнать все это от себя, он не мог полностью залечить раны, оставшиеся от той ночи, и почувствовал, что они снова начинают кровоточить.
— Дженни Хилтон? — переспросил Тэрри, захваченный потоком эмоций. Откуда ты знаешь?
— Написали в «Дейли Экспресс». Вчера вечером она была в театре. — В трубке послышался вздох удовлетворения. — Наконец-то.
— Слушай, я не один, — поспешно солгал он. — Я к тебе сегодня заеду. — Он на секунду опустил трубку на стол, потом снова приблизил ее и сказал: — Оставайся дома, ничего не предпринимай!
Он повесил трубку и стал разглядывать сомнительный счет у себя на столе, — цифры были не разборчивее иероглифов, — достал из ящика стола таблетки, прописанные ему от стресса, и выпил сразу две. Затем он вышел в приемную, где лежали газеты для посетителей. Вернувшись в кабинет, он прочел коротенькую заметку в «Экспресс» и стал рассматривать Дженни, как если бы она была какой-нибудь сказочной злодейкой, в существование которой он никогда не верил. Когда шок от звонка Маурин стал проходить, он оценил всю неразумность ее поведения. Помимо того, что отмщение за смерть Барри через двадцать лет было патологией, не было никаких доказательств виновности Дженни Хилтон. Заключения Майрин Кершоу зиждились только на факте ее загадочного внезапного бегства, необъяснимого ни для кого, кроме нее самой.