Призвание: маленькое приключение Майки
Шрифт:
И кивнул. Башня вновь заколыхалась всеми ленточками, бантами и завитками.
— Ах, эти высокие лбы! Как мы их любим, — мечтательно произнес Андрюшка-Селестин. — До полного помутнения!
— Почему? — спросила Майка.
Она не совсем понимала причину восторга.
— Высокие лбы выдают тех, кто много думает и размышляет, кто видит на много шагов вперед и всегда выигрывает! Обожаем победителей! Обожаем высокие лбы и потому их бреем!
— Зачем бреете? — задала девочка глупый вопрос.
— Чтобы стать еще умней и видеть не на сто двадцать, а на все
— Брить лбы нельзя, — возразила Майка, подобрав, наконец, нужные слова. — Брить можно только то, что растет, а на лбу волос не бывает. Волосы выше, чем лоб.
— Этажом выше? — уточнил Селестин.
— Если считать по-вашему, то волосы, наверное, не этаж, а крыша, — возразила девочка. — Или чердак.
Башня Селестина затряслась — должно быть, опять просквозил ветерок, называемый здесь покойным.
— Какие мы скучные, — произнес парикмахер, без удовольствия разглядывая Майкины косички. — Правильные. Ни колтуна, ни кудряшек, ни начеса коконом…
— Знаю-знаю, — согласно покивала девочка.
Прическа была ее вечной головной болью. Майкины волосы выглядели жидковато во всех видах: и в свободном полете, и в косах, и в бубликах.
В кудрях им было бы лучше, но по возрасту ей полагалось иметь только тот вид, каким природа наградила.
Майка вздохнула. На каждый день, может, и сойдет, но для визита к Приме, пожалуй, маловато.
— Мы ж говорим, не готовы, — произнес Селестин. — Следуйте.
Малыш засеменил, а его кудрявая башня величаво поплыла.
Шагая за Селестином, Майка прошла через галерею боковых комнаток и комнатенок, пока они не оказались в небольшом зальце: там было только зеркало в золоченой раме, стул и тумба-каталка с парикмахерскими штучками.
— Просим в наш салон.
Селестин предложил Майке занять стул, накрыл ее шуршащей черной тканью, какая бывает только в парикмахерских, и поглядел на нее в зеркало.
— Мы точно не хотим овечью голову? — спросил он.
— Не хотим, — ответила Майка как можно решительней.
Селестин скис. У него будто и прическа сделалась ниже, слегка оплыв, словно торт на солнцепеке.
Парикмахер сердито забренчал ножницами, щипцами и расческами, раскладывая их по ранжиру. Просто стричь ему было скучно… Жалея малыша, Майка уж была готова согласиться на овечью голову, но он уже снова расцвел.
— Сейчас мы представим дивную картину! — объявил он.
— Чтоб смотреть? — опасливо уточнила девочка. Мало ли что имеет в виду лягушиный принц…
— Как угодно, — повел он плечиком. — Можем и слушать.
— Она интересная?
— По мотивам классических произведений. Про трех сестер. Новая песня о старом. Дефицитная вещь. Можно сказать, профильная.
Ответа ждать он не стал: мигом закрыл Майке лицо чем-то вроде маски.
Маска сильно пахла огурцом.
— Подождите, — пискнула девочка, — а как же…
— У нас не упадет ни единый лишний волос, — заверил он и, чем-то пошуршав, уронил на голову девочки парикмахерскую историю.
…а работа кипела.
— Следующий! — звенела тонкая девица с медным лбом, вытягивая волос из неопрятного дымчатого клубка.
Она перебирала ловкими пальцами — вертела, крутила, завивала.
— Следующий, — вот уж деловито кричала ее соседка, спелая тетка в цветастом платье и золотых косах.
Она выхватывала волос из рук своей товарки. Ее ладони — сильные, тяжелые, горячие, как утюги — распрямляли волос, вытягивали его в звонкую струну.
— Следующий… — волос оказывался в клешнях древней старухи. Салоп ее серебряно блестел, а скрюченные руки могли выполнять лишь одно, самое простое движение — вжик — и волос, прежде казавшийся бесконечным, обрубался.
Сам собой он спутывался в клубок, который тут же растворялся в комковатой дымке.
— Следующий! — звенел на другом краю молодой голос.
Работа кипела.
Малое предприятие «Жысь» не знало сбоев…
Чем делать ничего, лучше ничего не делать
…Неизвестно, слушала она эту историю, смотрела ее, или даже в ней участвовала. Майка вляпалась в сказку-картину, немного в ней побыла, пока позволяли условия, и вернулась назад — в сидячее положение с благоухающей свежестью чернотой перед глазами и назойливым пением Селестина под ухом:
— Увлечена: завороженно Гляжу из дальнего окна. С башкой нестрижено-газонной Слежу, как тянется длина, Как высит высь, сиянье множа. Спадают косы. Белизна На кудри льется — нам, вельможам, Краса на черепе нужна. Часы бегут, процессы движут, Там — мода, я — исключена. Всё у окна, мой лоб не стрижен Тужу, гляжу — всклокочена……браво-брависсимо, браво-брависсимо, браво-брависсимо. Всклокочена… — выпевал цирюльник чужую дворцовую тайну под названием «Фабричная близость».
Мотив у песни был задорный, но голос у парикмахера дребезжал, как пустой трамвай, так что особого удовольствия Майка не испытала.
Кстати сказать, она вообще ничего не испытывала. Ножницы парикмахера были так умелы и легки, что, сидя с маской на лице, девочка не чувствовала ни единого прикосновения.
«Вот что значит мастер», — подумала девочка, настраивая себя на лучшее.