Призыв ведьмы. Часть 3
Шрифт:
— Удачи с платьем, — ухмыльнулся он.
— Да уж, — отозвался на это Рэтар.
Тёрк дошёл до дверей, потом развернулся:
— Хэла она их тех, кто не просит, — заметил он тихо. — А те кто обычно не просят, они всё на себе тащат и считают, что они не достойны помощи. Некоторые делают это, чтобы казаться несчастными, а кто-то просто, потому что по-другому не умеет. Хэла не умеет, потому что иначе бы жаловалась. Ты просто припомни ей, что она хорошего сделала и что за всё это мы её одевать должны как элину, а тут платье из ферхи, да
Рэтар улыбнулся.
— А я ей пояс подарю, чтобы кинжал можно было не отдельно носить.
— Удачно подарить.
— Я справлюсь, Рэтар, — с этими словами Тёрк вышел.
Феран ухмыльнулся и вернулся к Хэле.
Ведьма спала мирно и спокойно. Он осторожно убрал небольшую прядку с её лица. Кожа наконец-то стала тёплой. Рэтар сел возле кровати и положил голову так, чтобы видеть её лицо. Вздрагивающие во сне веки, густые ресницы, тёмные брови с несколькими седыми волосками, едва заметные морщинки, пятнышки, отметинки… эти её губы, к которым пока не вернулся цвет.
Что она там говорила про то, что он изучит её и его отпустит тяга к ней? Нет, не отпустит. Он любил эту женщину. По-настоящему любил. Сильно. Он ждал её всю свою жизнь. И ему становилось так страшно просто представить, что может что-то случится и она из его жизни пропадёт.
Рэтар встал, разделся и осторожно лёг рядом. Во сне Хэла развернулась к нему и устроилась в его руках, что-то пробормотала и улыбнулась.
“Мне достаточно тебя…” — всплыли в голове её слова, когда не хотела брать ирнит.
— Я люблю тебя, Хэла, — прошептал он ей в макушку. — Так сильно люблю!
Глава 2
Снова нестерпимая боль физическая и моральная. Как давно она не испытывала этого знакомого и настолько мерзкого чувства.
Усталость от жизни. Такая живая, яркая, какую нельзя никак унять. Бывает так устал и так хочешь спать, что не можешь уснуть. И именно что-то такое она чувствовала только с жизнью, но без надежды на то, что можно как-то с этим справиться. Надо было просто смириться.
Всплыло ясное и понятное желание, которое было с ней у костров в лесу. Надо прекратить пока не стало нестерпимо и отчаянно плохо.
Та женщина, которой Хэла была в прошлой жизни, не умела быть счастливой. Ей было тяжело, потому что она была эмоциональной, но подавляла в себе всю эту бурю, которая бушевала и не имела возможности вырваться наружу. И в конечном итоге это привело к тому, что буря смела сознание, сломала ту женщину изнутри.
И быть сломанной страшно, но теперь было жутко до смерти, потому что тогда в ней не было никаких сверхъестественных сил, которые могли навредить окружающим. Понятно, что можно было всё равно навредить, но сейчас… она могла убивать щелчками пальцев.
Тошнотворное сравнение, которое всплыло, когда она пыталась осознать произошедшее — свечки на праздничном торте. А ты, Хэла, можешь подуть и…
Проснувшись, она увидела
Хэла всё ещё здесь. В этом мире. С этими хорошими людьми. Она всё равно считала их хорошими, несмотря ни на что, хотела, чтобы они были в порядке. А рядом с ней нельзя быть в порядке. Она могла творить чёрное чистое зло, нести смерть быструю и неотвратимую.
Огонь внутри Рэтара был ярким и сильным, свирепым. Такой нельзя затушить всего лишь подув на него, это не свеча на торте. Он сам может спалить её в миг, вот протяни руку и займётся, разгорится, пойдёт дальше… и снова пришла эта знакомая мысль о конце. Как давняя подруга, с которой не общаешься много лет, а потом встречаешь и будто не расставались.
Глаза защипало. Она так отчаянно не хотела его оставлять.
В воспоминаниях всплыл другой мужчина. Если подумать, то той несчастной из другого мира очень даже везло.
Сначала её спас Ллойд. Спас от смерти и подарил ей тринадцать дней наполненных нежностью на двоих — музыкой, талантливыми людьми, спонтанными путешествиями и наверное любовью, по крайней мере были мягкость, близость и тепло.
А потом её спас Илья…
Юха Джокер. Она могла закрыть глаза и увидеть его — высокого, сильного, ухмылка эта, уверенность в том, что всё как надо, свирепость звериная, такая непривычная для её мира, пугающая и одновременно завораживающая. И ведь Илья был свиреп настолько, насколько был надёжен.
Вспомнилось, как она стояла и смотрела на него на похоронах Ллойда. Разительные отличия между ним, когда она с ним познакомилась и тогда на прощании с их общим другом.
Дорогой чёрный костюм, чёрная рубашка с растёгнутыми верхними пуговицами, легкая небритость, усталость от межконтинентального перелёта и поминок накануне, потому что за Саню надо было выпить, сигарета в зубах и желание убивать.
И она была тогда такой красивой. На похоронах красивыми быть нельзя, и она не старалась, но получилось. Потому что наверное в то время у неё было то самое тело, которым можно гордиться. Она снова носила сорок четвертый размер одежды, была невероятно худой, и то платье, пусть и траурного чёрного цвета, но так ей шло. Разве что эта бледность кожи.
"Аристократическая", — хрипло от возбуждения прошептал ей в плечо Джокер, когда она на нервах об этом пошутила…
Был конец июня и лето тогда наконец перестало заливать всё дождями и подарило несколько жарких дней. Для неё жарких во всех смыслах. Потому что страсть взрослых людей, как оказалось более дикая и яростная.
Когда ты молод у тебя больше безрассудства, но возраст… страсть, когда ты взрослый, когда тебе уже не двадцать — она накрывает с головой и тут уже дело не в безрассудстве, а в том, что ты словно пытаешься ухватить этот момент, хлебнуть родниковой воды, вдохнуть воздух этой свободы, которой уже нет, о которой уже забыл. И растворяешься.