Про муху и африканских слонов

Тихомиров Олег Николаевич

— Вот это здорово!

— Ну и Гога! Просто мастер!

— Гроссмейстер! — заговорили все разом, когда Гога объявил мне мат.

— Гога, ты прямо как Ботвинник.

— Я бы сказал, что мой стиль больше походит на алёхинский, — заметил Гога.

Многие с удивлением повернулись к Алёхе — мальчугану семи лет, который неизвестно каким образом очутился среди нас, учеников шестого и седьмого классов.

— Это не я! — испуганно проговорил Алёха и на всякий случай попятился.

— Эх, вы! —

рассмеялся Гога. — Алёхин — это был шахматист такой, чемпион мира.

— А мы не знали…

— Ну и Гога! Все ему известно!

По всему было видно, что Гоге нравились отзывы о его игре и шахматных познаниях, хотя он старался казаться равнодушным.

— Может, найдется кто-нибудь посильнее? — растягивая каждое слово, сказал «мастер».

С этих пор на нас напала «шахматная болезнь». Во дворе стали устраиваться шахматные турниры и первенства. Победителем всегда оказывался Гога Ренкин. Авторитетом он пользовался огромным. Со всеми спорными вопросами и недоразумениями при играх обращались к нему.

Он стал заметно важничать, в его речи появились словечки: «ну-с», «так-с», «вот-с», но мы это прощали. Чемпион двора! Тут уж ничего не поделаешь. Если по какой-нибудь причине ребята не могли закончить партию, шли к Ренкину. А Гоге стоило лишь мельком взглянуть на доску, и он говорил: «Так-с, позиция черных заслуживает предпочтения». Или: «У белых богатая шансами игра на ферзевом фланге». Или: «Ну-с, здесь играть нечего. Белые в блестящем стиле проводят комбинацию и выигрывают».

Подобные оценки, которые Ренкин называл анализами, не оспаривались. Правда, однажды кто-то решился возразить Гоге, но чемпион нахмурился:

— Вначале изучи теорию, тогда и рот раскрывай.

Больше никто с ним не спорил.

В скором времени мы решили выпускать свою шахматную газету.

С одобрения Ренкина ее назвали «Цугцванг». Газета следила за нашими шахматными событиями, а Гога Ренкин часто писал заметки в отдел «О повышении мастерства».

Так вот, в эти дни «шахматного периода» и прославился мой друг Борька Ермаков с «рыжего двора».

Увидев как-то раз собравшихся около столов ребят, он спросил у меня, что там происходит.

— Это шахматный турнир, — ответил я. — Вон за тем столом, где больше всего болельщиков, играет наш чемпион Гога Ренкин — шахматист смелой фантазии и высокой техники.

(Я и сам не заметил, как стал употреблять Гогины выражения, которые сделались у нас очень модными.)

Борька улыбнулся и сказал:

— Пошли, посмотрим.

— А, «рыжий двор» пришел к нам подучиться! — проговорил Гога, увидев Борьку. — Что ж, учись, пока я жив.

Ребята одобрительно засмеялись.

Когда смех утих, чемпион пристально посмотрел на Костю, который сейчас опять играл с ним, и сказал:

— Да-с! Положение катастрофическое.

Костя, конечно, и сам это понимал: он растерянно бегал глазами по шахматной доске и наконец, видя всю бесполезность сопротивления, положил набок своего короля, — так Гога учил нас сдаваться.

— Что, ты сдался? — вдруг удивленно вскрикнул Борька. — Чудак! Ведь ты же следующим ходом ставишь мат!

Мы уже давно перестали делать попытки нападать при игре с Гогой и только защищались от его неотразимых атак. Поэтому все посмотрели на Борьку, словно он свалился с Луны.

— У Гоги алёхинский стиль, а ты… — начал было кто-то.

— Вот что, Гога. Давай сыграем разок, — предложил Борька.

Ренкин уже расставил фигуры.

— А ты плакать не будешь? — спросил он.

И партия началась. Противники выбрали спокойное развитие фигур, и некоторое время мы не замечали какого-либо обострения.

— Ну-с, мощный пешечный центр позволяет мне перейти к активным действиям, — заговорил Гога.

Все приготовились быть свидетелями Борькиного разгрома. Лишь Борька оставался невозмутимым. Казалось, он не обратил никакого внимания на грозное замечание.

— Смотрите, — снова раздался голос Ренкина, — противник будет вынужден укреплять королевский фланг.

— Прежде всего я вынужден взять у тебя коня, раз ты его не защищаешь и не собираешься убирать. — И Борька взял у Гоги коня.

Мы от изумления раскрыли рты. Но Ренкин как ни в чем не бывало сказал, что он умышленно пожертвовал конем и что его противник не обнаружил главной угрозы.

— По-моему, — проговорил Борька, — ты просто зевнул. Поэтому можешь взять коня назад. Я не люблю случайно выигрывать.

— Так ты уже решил, что я побежден? — вскипел Ренкин. — Как бы не так, молодой человек! У меня позиционный перевес. Недаром ты хочешь вернуть мне коня и восстановить прежнее положение.

Вскоре Гога отдал опять одну пешку, а затем и другую. Мы уже не волновались: понимали, что Гога «жертвует» с целью.

В это время меня отозвала в сторону мама на пять минут.

— Вы не знаете, как я силен в эндшпиле, — уходя, услышал я слова Гоги.

Когда я вернулся к столу, среди ребят царило необычайное оживление.

— Что случилось? — спросил я одного.

— Мат!

— Да, Гога действительно силен в эндшпиле, — вырвалось у меня.

— Может быть, и силен, но только он проиграл Борьке с «рыжего двора».

— Как?

— А так! Получил мат, и все тут.

Я подошел поближе к шахматистам.

— Хочешь, сыграем вторую партию? — предложил Борька Гоге.

— Ты думаешь, я не смогу оправиться после трагической ошибки? Это случайность.

Началась вторая партия. Гоге и на этот раз пришлось признать себя побежденным.