Проба пера
Шрифт:
— Мне всегда будет жалко, — шептала она. — Всегда. Эти обои.
— Почему? — спросил он, стаскивая с нее джинсы.
— В этих обоях вся наша жизнь.
— Почему?
Лифчика на Наташе не было, у нее была потрясающая грудь, грех прятать. Она быстрым движением сняла черные узкие трусики, обняла Диму, прижалась к нему. Тонкая, стройная, гибкая.
— Потом поймешь. Когда подрастешь. Пойдем, — она взяла его за руку, повела в спальню.
Спальня оказалась единственной комнатой, в которой была мебель. Натурального дерева гарнитур со шкафом-купе и фантастических габаритов
Солнечные лучи легли на тело девушки, высветив золотистый пух. Она шла, покачивая бедрами, зазывающе, но очень озорно, дразня его. И все-таки ее движения были грациозны, лишали рассудка, гасили любое сопротивление, любой порыв, кроме одного: любить. Куда бы Дима ни торопился, в это мгновение время для него остановилось. В плавном течении света, в гармонии кофейных оттенков дерева и золотых кожи пробуждались первобытные инстинкты, а само понятие «любовь» раскрывало незнакомые глубины, забытые людьми, искрилось, становилось всеобъемлющим, затягивающим, таящим в себе нечто новое, неизведанное.
Наташа расстегнула Диме брюки, присела на край кровати, кошачьим движением откинулась на спину, прогнулась.
— Поцелуй, — потребовала она.
Честно говоря, Дима готов был ее съесть. В голове у него возникла желто-белая, вращающаяся с безумной скоростью пустота. В ней вспыхивали и гасли голубые искры. Они отплясывали безумный, сводящий с ума вальс.
Дима не видел ничего, кроме Наташиных глаз и губ, шепчущих что-то притягивающее, завлекающее. В ушах у него шелест волн ее шепота сливался с гулом собственного сердцебиения. Гул этот становился все громче, шепот растворился в нем полностью, перешел в форму не звуков, а образов, воспринимался как прикосновение к болезненно-чувствительной коже. Легкость желания давила глыбы бытия.
— Иди сюда, Димочка… Димочка… Любимый мой…
Ее голос тек, словно густой сироп. Он падал в реку времени и растворялся в ней. Реальность исчезла. Он словно оказался в ином измерении, где секунды, минуты, часы — ничто. Время перестало иметь значение, потому что в этой комнате его просто не существовало…
Дима пришел в себя от того, что кто-то настойчиво и мощно колотил в дверь. Давил на звонок, снова колотил и снова давил на звонок.
Наташа чмокнула Диму в щеку, выскользнула из кровати, накинула халат. Прошла в прихожую. Щелкнул замок.
— А-а, Боря, здравствуй.
— Здрасьте, — послышался взволнованный басок Борика. — А Дима здесь?
— Здесь, конечно. Ты проходи. Он в душ заглянул, сейчас будет готов. Сорочку только сменит.
Дима метнулся в душ — помещение номер два. Ванны тут не было, зато стояла душевая кабинка. Не самая шикарная, но все лучше, чем ничего. Пустил воду, на скорую руку ополоснулся, влетел, как абориген с Фиджи, — полотенце вокруг бедер. Натянул сорочку, брюки. Наташа, сидя на кровати, улыбалась.
— Слушай, — Дима принялся повязывать галстук, у него ничего не получалось. — Я сегодня задержусь, наверное. Мне с Северьяном Януарьевичем надо кое-что обсудить. Я же в этом деле, признаться откровенно, полный лох… — он смущенно улыбнулся. — Никогда не умел галстуки завязывать…
— Давай помогу. — Наташа быстро и ловко повязала ему галстук.
— Здорово, — Дима посмотрелся в зеркало. — Где это ты наловчилась?
— Профессия научила, — улыбнулась Наташа, поправляя узел галстука. — Вот так. Теперь хорошо. Молодой, преуспевающий, красивый, обаятельный. Продюсер.
— Я побегу…
— Беги, — она чмокнула мужа в щеку. — Я буду тебя ждать.
— Ага, — совсем по-мальчишески кивнул Дима. — Ой, чуть не забыл. Там, в комнате, я чемодан поставил. Убери его куда-нибудь, ладно?
— Хорошо, — кивнула Наташа. Было видно, что ее мучает любопытство, но она никогда не спросит, что в чемодане.
— В нем деньги, — просто сказал Дима. — Полтора миллиона долларов. Без каких-то копеек. Все. Я побегу, а то опоздаю. Деловой человек обязан быть пунктуальным.
— Беги, — Наташа проводила мужа до двери. — Удачи, — улыбнулась напоследок она и закрыла дверь.
Уже спускаясь в лифте, Дима покосился на улыбающегося Борика.
— Ты чего?
— Ничего, — ответил боец и расплылся еще шире.
— Жарко сегодня. Сорочку менял.
— Конечно, — кивнул Борик. — Я так и понял. Реально.
Язга принес новость. И новость эта была настолько ошеломляющей, что Смольный едва не упал. Он несколько секунд соображал, затем, для вида, покачал головой и переспросил улыбающегося Язгу:
— Братан, повтори еще раз, а то я испугаюсь, что у меня башню повело.
Тот расплылся еще шире:
— Сегодня мне позвонил один наш деловой. Мы через его контору реально лаве прокручиваем. Ничего особенного, фуфло мелкое. Так вот, пару месяцев назад понадобилось нам срочно бабки слить на счета в офшоре. Ну, завели под это дело байду конкретную, типа картинку на простыню вешаем. Набрали клоунов там, все реально. Пацаны бабки слили и думать забыли про это. А сегодня заявляется к нашему деловому какой-то лох, с закосом конкретным под крутого, и предлагает кино это фуфлыжное у него купить за реальные бабки. Мы же чего-то в картинку эту впрыснули, чисто для понта. Так вот лох наши лаве пропащие вернул и еще полтинничек сверху пристегнул на красоту. — Язга выдержал театральную паузу. — Деловой, ясно, бабки сразу нам откинул. Но говорит, у фраера этого их полный сундук, до краев затаренный. Пацаны стойку сделали, решили лоха этого реально на бабки опускать, в легкую, но сначала пробивать стали, чей он, под кем ходит, чтобы косяка не случилось. И выяснилось, что лох-то этот… родной сынок Крохи.
— Атас, — простонал от удовольствия Смольный. — Полный. Вот это подарок ты мне сделал, братан. Вот это конкретный сюрприз по жизни, век воли не видать. Кроха, сука. Вадим-то, лось перхотный, рубился, что они оба не то в Испании, не то в Италии. Значит, по Москве бычок бегает, дела делает реально? Ах, Кроха, хитрован. Кидать, значит, нас надумал, падла позорная. Ну я ему устрою, б…ь, райский праздник. Он у меня на коленях прощения вымаливать станет. — Смольный произносил угрозы спокойно, только глаза его блестели так, что Язга сразу поверил: «папа» найдет способ поставить Кроху на колени. — Где этот твой деловой?