Проблески золотого детства
Шрифт:
И мне приходилось обещать как будто болезнь зависела от моего обещания. Но каким-то образом, однажды я пообещал ему, и это сработало. Поэтому я говорю, что в мире есть что-то похожее на волшебство.
Это «нет» стало моим существованием, самим содержанием моего существования. Я сказал своему отцу: «Нет, я не хочу входить в эти ворота. Это не школа, это тюрьма». Сами ворота и цвет здания… Это странно, особенно в Индии, тюрьмы и школы окрашены в один цвет, и те, и другие сделаны из красного кирпича. Очень сложно узнать, школа ли это или тюрьма. Возможно, кто-то решил подшутить и сделал это великолепно.
Я сказал: «Посмотрите на эту школу - вы называете это школой?
Мой отец сказал: «Я всегда боялся…», и мы стояли перед воротами, конечно, с внешней стороны, потому что я еще не позволял ему ввести себя внутрь. Он продолжил: «…я всегда боялся, что твой дедушка и особенно эта женщина, твоя бабушка, испортят тебя».
Я сказал: «Твое подозрение или страх были верны, но дело сделано и никто не может это теперь переделать, поэтому, пожалуйста, пойдем домой».
Он сказал: «Что! Ты должен выучиться».
Я сказал: «Что это за начало? Я даже не могу сказать да или нет. Ты называешь это образованием? Но если тебе это надо, пожалуйста, не спрашивай: вот моя рука, веди меня. По крайней мере, у меня будет утешение, что я не сам пошел в это ужасное заведение. Пожалуйста, окажи мне хотя бы эту услугу».
Конечно, мой отец очень расстроился, он новел меня. Хотя он был очень простым человеком, он немедленно понял, что это было неверно. Он сказал мне: «Хотя я твой отец, мне не кажется правильным вводить тебя». Я сказал: «Не чувствуй вину. То, что ты сделал, совершенно правильно, потому что пока кто-то не поведет меня, я сам не пойду туда. Мое решение — это «нет»-. Ты можешь навязать мне свое решение, потому что я завишу от тебя в еде, одежде, крове и во всем остальном. Естественно, ты находишься в привилегированном положении».
Какой вход!
– быть втащенным в школу. Мой отец никогда не простил себя. В тот день, когда он принял саньясу. вы знаете, что он сказал мне: «Прости меня, потому что я сделал тебе столько плохого. Столько, что я не могу сосчитать, и есть еще то, что я не знаю. Просто прости меня».
Поступление в школу было началом новой жизни. На протяжении многих лет я жил просто как дикое животное. Да, я не могу сказать как дикое человеческое существо, потому что нет диких человеческих существ. Только однажды человек становится дикарем. Это я сейчас; это был Будда, Заратустра, Иисус. Но в то время было правильным сказать, что на протяжении нескольких лет я жил как дикое животное. Но это намного лучше Адольфа Гитлера, Бенито Муссолини, Наполеона или Александра Великого. Я только перечисляю наихудших — наихудших в том смысле, что они думали, что являются самыми цивилизованными.
Александр Великий считал себя самым цивилизованным человеком своего времени, конечно. Адольф Гитлер в своей автобиографии «Моя борьба» - я не знаю, как немцы произносят это название — все, что я могу вспомнить — это Мейн Кампф. Это, наверное, неправильно. По-немецки это М-е-й-н К-а-м-п-ф.
Каким бы ни было произношение, это для меня не имеет значения. Для меня имеет значение то. что в своей книге он пытается доказать, что достиг статуса «сверхчеловека», для которого человек готовился на протяжении тысяч лет. И партия Гитлера, нацисты, и его раса, нордические арийцы, собирались стать «правителями мира», и это правление должно было продлиться тысячу лет! Разговор сумасшедшего - но очень могущественного сумасшедшего. Когда он говорил, вам приходилось слушать, даже его ерунду. Он думал, что является единственным истинным арийцем, а северные люди были единственной чистокровной расой. По он видел лишь сон.
Человек редко становится сверхчеловеком, и слово «сверх» не имеет ничего общего с высшим. Настоящий сверхчеловек - это тот, кто осознает все свои действия, мысли и чувства, все, из чего он сделан любовь, жизнь, смерть.
Великий диалог начался в тот день между мной и моим отцом, он продолжился и закончился в тот день, когда он стал саньясином. После этого не возникало и вопроса о каком-то споре, он покорился. В тот день, когда он стал саньясином, он плакал и прикасался к моим ногам. Я стоял, и вы можете в это поверить… как вспышка, старая школа, слоновьи ворота, маленький упирающийся ребенок, не готовый войти, и мой отец, подталкивающий его все это вспыхнуло. Я улыбнулся.
Мой отец спросил: «Почему ты улыбаешься?»
Я сказал: «Я просто счастлив, что конфликт, наконец, закончился».
По это то, что происходило. Мой отец заставлял; я сам никогда не хотел идти в школу.
Я счастлив, что меня втащили внутрь, что я не мог никогда поступить по-своему. Школа была по-настоящему ужасна - все школы ужасны, на самом деле. Хорошо создавать ситуацию, когда дети учатся, но не хорошо обучать их. Образование обречено быть уродливым.
И что же я первым увидел в школе? Первым было столкновение с учителем моего первого класса. Я видел прекрасных людей и уродливых людей, но я никогда больше не встречал ничего подобного! — я подчеркиваю это; я не могу назвать это что-то кем-то. Он не был похож на человека. Я посмотрел на своего отца и сказал: «Это то, куда ты меня притащил?»
Мой отец сказал: «Замолчи!» Очень тихо сказал, чтобы «это» не услышало. Он был учителем, и он должен был учить меня. Я не мог даже смотреть на этого человека. Бог, наверное, создавал его лицо в огромной спешке. Возможно, его пузырь был полон, и, только закончив работу, он побежал в туалет. Что за человека он создал! У него был только один глаз и нос с горбинкой. Этого одного глаза было достаточно! Но изогнутый нос тоже прибавлял уродства этому лицу. И он был огромный! — семь футов — и весил, по крайней мере, четыреста фунтов, не меньше.
Деварадж, как эти люди игнорируют медицинские исследования? Двести килограмм, и он всегда был здоров. Он никогда не брал выходного, он никогда не ходил к врачу. По всему городу говорилось, что этот человек был сделан из стали. Возможно, так и было, но это была не очень хорошая сталь — может быть, сталь как на ржавой проволоке! Он был так уродлив, что я ничего не хочу о нем говорить, хотя мне придется немного о нем сказать, но, по крайней мере, не прямо о нем.
Он был моим первым мастером, я имею в виду учителем. Потому что в Индии школьные учителя называются мастерами; поэтому я сказал, что он был моим первым мастером. Даже сейчас, если бы я увидел этого человека, то начал бы дрожать. Он был не человеком вообще, он был лошадью!
Я сказал своему отцу: «Перед тем, как расписаться, посмотри па этого человека!»
Он сказал: «Что с ним не так? Он учил меня, он учил моего отца — он учил здесь на протяжении нескольких поколений».
Да, это было правдой. Поэтому никто не жаловался на него. Если вы жаловались, ваш отец сказал бы вам: «Я ничего не могу поделать, он был и моим учителем. Если я пойду к нему, он может даже наказать меня».
Поэтому мой отец сказал: «С ним все в порядке, все хорошо». И затем он подписал бумаги.