Пробуждение барса

Антоновская Анна Арнольдовна

Не напрасно беспокойство за Шадимана овладело царицей. Она порывисто поднялась и бросила платок между Шадиманом и Саакадзе. Все опустили оружие, крики смолкли.

— Безумцы! Вы забыли, в чьем присутствии затеваете ссору!

Царь строго заметил, что считает азнауров полноправными витязями и никогда не будет мешать им защищать свою честь…

— Да, да, пусть это будет предупреждением, а рог первенства будет ждать победителя до следующей большой охоты… Да, да, опустите оружие и пойдемте на общем пиру закрепить мир.

Царь с ненавистью посмотрел на Мириам и с сожалением поднялся. Луарсаб,

бледный, взволнованный, подал матери руку.

Расходились, возбужденно обсуждая события: одни — с горделивым сознанием: «свой победил», другие — с озлоблением и тревогой. Князья многому научились из военной игры азнауров. Царь думал: «Первый смотр состоялся, необходимо довести азнаурское войско до нескольких тысяч, тогда…»

Шадиман понял, что его опасения сбылись скорее, чем он предполагая. Он твердо решил убрать Саакадзе с дороги, но выбрать для этого оружие более тонкое, чем он выбирал в борьбе с князьями.

Азнауры вошли в зал пиршества. Переодетые в пышные одежды, рассыпаясь в любезностях, они усаживались, стараясь иметь соседом друга.

— Георгий, около меня садись.

Князья оглянулись на Нугзара. Кто еще из князей роет себе могилу? А, Хорешани, дочь Газнели, улыбается азнауру… Кажется, по имени Дато? Вот как! И Мухран-батони сажает около себя героя. Откуда такой нос?! Сразу полстола отгородил… Смотрите, Луарсаб послал Саакадзе царскую чашу с вином! Это надо запомнить… Что же смотрит Шадиман? Разве он не сидит в Метехи для охраны интересов князей?.. Даже Магаладзе сегодня не выступили. У них неприятности. После пожара бояться Саакадзе стали, уверены — за набег отплатил… Все знают — Тамаз казахов подговорил…

— Георгий, тебе здесь нельзя оставаться, на время придется уехать. Не красней, знаю, не боишься, только много лишнего сделал… Пусть князья остынут. Давно обещал в гости приехать, теперь время, и гордость твоя не пострадает: к Нугзару в гости трусы не едут…

— Князь, мне радостно твое приглашение! Только несколько дней подожду… Новую одежду справлю…

— Э, Георгий, зачем ждать? А для моей семьи ты и в разорванной куладже хорош. Завтра со мной поедешь, спешу, дело в Ананури есть. Семья после приедет…

Нугзар видел опасность пребывания Саакадзе в Метехи и, решив насильно увезти полюбившегося ему азнаура, поспешил с отъездом.

На другой день к вечеру Нугзар и Саакадзе скакали в Ананури. Перед их выездом Георгий X вызвал Саакадзе к себе и имел с ним долгую беседу. Обещав тайно поддерживать азнауров, он одобрил меры, принятые Саакадзе к расширению союза азнауров, обещал поддерживать союз деньгами и оружием и немного сконфуженно объявил, что пожалует Георгию княжеский титул после возвращения из Ананури.

— Сейчас князья раздражены, за насмешку примут, могут за оружие взяться… Опасно.

Царь скрыл, что мысль об опасности внушил ему Шадиман.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

В горных теснинах, где бушует Арагви, на отвесной скале, надвинув на вершину остроконечный шлем, возвышался закованный в грозные укрепления замок Ананури, возведенный надменным феодалом Георгием Эристави Арагвским «ради устрашения врагов и восхищения друзей».

Возвеличивая род Эристави, Георгий Арагвский,

предок Нугзара, опоясал Ананури высоким каменным квадратом, бойницами и башнями, усыпал красным песком надменную аспарези, погрузил здания в сады, воздвиг богатый храм, где и суждено было погибнуть заносчивому феодалу…

К воротам Ананури с двух сторон подъезжали всадники.

— Русудан с охоты возвращается, — Нугзар радостно заторопил коня.

Саакадзе вздрогнул, огненные волны захлестнули сердце.

Серая черкеска, облегающая стройную Русудан, и мохнатая папаха увеличивали ее сходство с Зурабом.

Возбужденная удачной охотой, Русудан повернула горячего кабардинца к Нугзару и, перегнувшись, обвила шею отца властными руками.

Саакадзе в смятении пробормотал приветствие.

— Наконец, Георгий, и нам уделил внимание. Слышала о твоей печали, но большие победы должны служить утешением… Ты князь?

— Э, Русудан, разве царь посмеет против Амилахвари, Баграта и Шадимана идти? Хотя Георгий сам виноват… Не огорчайся, если бы княжество получил, не торопился бы к Ананурскому замку… Насильно привез. Знаешь, он всех князей на поединок вызвал…

Нугзар звучно расхохотался. Русудан искоса посмотрела на Саакадзе и до самого замка молчала.

Русудан неизменно была приветлива, но, кроме часов еды, редко показывалась, даже подробный рассказ Нугзара о последней буре в Метехи не вызвал у нее любопытства к гостю.

Из Тбилиси вернулась княгиня Нато и с жаром рассказывала:

— Князья кипят, как жир в медных котлах, требуют запрета азнаурских дружин. Нельзя сильнее князей быть, для царства вредно… Царица тоже тревожится: «Если такое допустить, руки плебеев удлинятся». Но царь заупрямился. "Пусть собирают дружины, много войска — много побед. Баака после скандала просил задержать Саакадзе… Какой скандал? Разве слуга, посланный вперед с одеждой, не рассказал? Азнаур Димитрий до синего цвета избил Тамаза Магаладзе за отказ драться с ним… У царицы говорили — за ностевскую девушку вскипел азнаур. Царь и тут холодным остался: раз Тамаз не хотел поединка, а девушку оскорбил, значит, азнаур прав. Магаладзе обещал имение Димитрия пеплом украсить. Наверно, исполнит… После угрозы азнаур еще хотел драться, насилу Баака его в Носте отправил. Князь уверяет, никогда не было у него столько хлопот, как с ностевскими азнаурами. Один Саакадзе может ему глаза на лоб передвинуть…

Нугзар хохотал. Русудан молчала. Восхищенный Зураб, сильно привязавшись к Саакадзе, во всем подражал беспокойному другу, внимательно прислушиваясь к военным советам.

Саакадзе до полуночи бродил по теплым улицам Ананури. Он не мог разобраться в обуревавших его чувствах. Он напрягал волю, искал выхода и не находил. С необычайной силой снова и снова притягивала его Нино. И он ощущал запах ее кожи — запах ностевских садов, терпкий, точно инжир, вкус ее губ, долинную свежесть золотистых волос. Кровь приливала к его вискам, тревожно билось сердце. Он с трудом сдерживал себя. Одно лишь желание кружило голову: вскочить на коня и мчаться, мчаться к Нино, отбросив все настоящее и забыв будущее. Летит под конем извилистая дорога, в голубом тумане тонут изломы Картлийских гор. Поворот — и под стройной чинарой Нино.