Пробуждение барса
Шрифт:
— Сукно для чохи давно хочу, — нерешительно процедил Шио.
— Мой товар — ваш товар, только шерстью не возьму, уже у князей Магаладзе большой караван по дешевке закупил. Сейчас у всех князей амбары шерстью набиты. Кто о вашей будет думать? — как бы сожалея, сказал Али-Баиндур, остро всматриваясь в лица стариков.
— Что ж, и на шерсть могу и на абазы могу, дав спасибо — царю и гзири, для сыновей новые чохи хочу, серебряную кисею тоже могу взять, дочки растут, — самодовольно выпрямился Иванэ Кавтарадзе.
И сразу зажужжали о вероломстве князей, о сборщиках, о непосильной подати — обо всем том, что постоянно волновало мелких азнауров и крестьян.
Больше всех волновался Шио, никогда не имевший возможности ничего ни продать, ни купить.
— Народ беднеет! А с чего богатеть? Князья всегда цену сбивают. Нацвали давай, сборщикам давай, гзири давай…
— А зачем терпите? Уходить надо.
— А где лучше? Ты чужой, не знаешь. Хизани тоже свободный, беги, куда хочешь… Работал, работал, и все бросай… Какой дурак убежит?
— Дурак на месте сидит, а умный ищет, где лучше. К нам сколько народу пришло, все довольны. Великий шах Аббас целые поселения роздал, хозяйство, землю, баранту. Живи, богатей. А кто посмеет у нас с крестьянина снять шарвари и гулять палкой по удобному месту? — бросил Али-Баиндур, вспомнив любимое наказание персидских ханов — палочные удары по пяткам.
— Ты что, сумасшедший?
Все вскочили, потрясая кулаками, возмущенные, перебивали друг друга. Глаза налились кровью. Али-Баиндур, усмехаясь, поглаживал бороду.
— Такие шутки плохо пахнут, — прохрипел Шиндадзе, усаживаясь на место.
— Разве глехи позволят такое дело? — спокойно начал дед Димитрия. — На войне рядом деремся, а дома князьям зад будем показывать?
— Напрасно сердитесь, разве вас князья, как буйволов, в ярмо не впрягают?
— Если виноваты, пусть наказывает. Князь — хозяин.
— А хозяин арапником не угощает? — сузил глаза Али-Баиндур.
— Арапником тоже ничего, кровь у него играет…
— Сверху может и ударить, а шарвари у нас каждый сам себе развязывает, когда ему нужно… — сказал отец Гиви.
— А в Иране каждый сам себе хозяин: земли много, скота много, туты много, шелк мягкий… кто не управляется — рабов покупает.
— Зачем покупать? Азнаур, если богатый, своих глехи и месепе имеет, — пробурчал молчавший до сих пор Шио. — Вот у Кавтарадзе много месепе.
— Почему неправду говоришь? Не очень много. Что ж, они никому не мешают.
— Не мешают? — неожиданно вскочил дед Элизбара. — А зачем твой проклятый месепе на мою Натэлу смотрит? Я ему голову оторву.
— По вашему закону все мужчины смотрят на чужих женщин, почему же месепе не может? — заинтересовался Али-Баиндур.
— Равные могут смотреть, а презренные месепе не могут. Наши дочери за месепе замуж не выходят, их сейчас же гзири в месепе должен переписать, и мужчины не женятся, тоже переписывают… Никто не хочет в рабов превратиться, — охотно разъяснил отец Ростома.
— А много у вас в поселении месепе? — поспешил спросить Али-Баиндур.
— Много, семейств сорок будет… Женщины на шерсти мокнут, мужчины камни бьют. Мы месепе в Носте не пускаем, пусть отдельно живут… Пятнадцать пасох назад сын Гоголадзе на дочери месепе женился, большой переполох был, отец с горя умер. Пусто отдельно живут.
— А мсахури женятся на ваших дочерях?
— Мсахури могут… Только зачем нашим девушкам за неравных идти? У нас свое дело, у них свое… Мы к ним в гости не ходим, зачем дружбу водить с чужими? — добродушно сказал азнаур Иванэ Кавтарадзе.
— Как с чужими? — поразился Али-Баиндур. — Разве мсахури не грузины?
— Грузины, и месепе много грузин, мы тоже грузины, а почему князья к себе не приглашают? Орел — птица, воробей — птица, зачем не дружат? — насмешливо спросил Кавтарадзе.
— У нас кто выше, тому шах Аббас земли и скота больше дает… Уже солнце прячется, пора намаз делать… А далеко камни бьют?.. Месепе народ бедный, дешевле за ночлег возьмет.
— Мы тоже не богатые, но от гостя ничего не берем, у кого хочешь живи… и верблюд твой сыт будет, — сказал дед Димитрия.
— Да, вы — народ хороший… Вот недавно армяне из Кахети тайно перебрались. Шах Аббас в рабате Джульфа их устроил. Разбогатели, земли накупили, все купцы. А в Кахети котлы лудили…
— Что ж, счастливые они, — сказал Шио.
— Если захотите, и вы счастливыми будете. Около Исфахана есть большое предместье — Госенабат, одни грузины живут. Шах Аббас грузин больше всех любит. Там тутовый лес. Все шелком торгуют. Богатый народ — многие ханами стали, другие караван-сараи открыли, а кто не хочет торговать, хозяйство большое имеет, жены шелковое платье носят, тавсакрави из зеленого бархата с алмазной булавкой. На свадьбу ханы в гости приезжают. Грузины очень довольны. Все богато живут. Ирану много шелка нужно, совсем маленькие пошлины платят. Говорить громко не надо, я здесь несколько дней торговать буду… Подумайте… Есть один щедрый купец и ученый банщик, который научит, как перебраться в Иран.
— Ты что народ смущаешь? — неожиданно нарушил беседу грозный окрик.
Гзири, оторванный от обеда слугою, прибежавшим с доносом, учащенно дышал.
— Торговать приехал — плати нацвали пошлину и торгуй, мы с Ираном в дружбе, а народ приехал смущать — на себя сердись, пятки подкую.
Гзири тяжело опустил руку на плечо Али-Баиндура.
Али-Баиндур незаметно сунул руку под халат.
Азнауры угрюмо молчали. Крестьяне собирались потихоньку скрыться, но вдруг бухнул церковный колокол. Все вздрогнули. Неурочный удар колокола означал радость или большое несчастье.
Гзири, выпустив купца, бросился через мост. Мужчины, роняя шапки и палки, бежали за ним. Одурев, неслись женщины и дети.
Али-Баиндур, быстро вскочив на верблюда, исчез в надвигавшейся темноте.
Около церкви Элизбар с перевязанной рукой, лихо стоя на коне, надрываясь, кричал:
— Победа, победа!.. Турки бегут!.. Большая добыча досталась!.. Ностевцы молодцы!.. Победа!!
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Вскоре сгорбленная женщина в черном платке, подбадриваемая старшим дружинником Сотраном, в смятении переступала порог комнаты Нари. Женщина робко оглядела шелковые подушки и нерешительно остановилась у двери. В ответ на приветствие Нари забурчала о назойливости неблагодарных, совсем не заботящихся о покое и красоте царицы. Женщина вытерла кончиком черного платка слезу и виновато прошептала о большом горе. Она умоляла Нари сжалиться над несчастными и позволить видеть ангельские глаза царицы. Нари, продолжая бурчать, повела женщину в молельню. Мариам со скучающим видом слушала тягучую жалобу.