Пробуждение барса
Шрифт:
Поздравления и прием подарков от послов Кахети, Гурии, Абхазети, Имерети, Самегрело заканчивались, когда Георгий Саакадзе, дружески подталкиваемый князем Херхеулидзе, вошел в приемный зал.
Толстые восковые свечи, пылающие в оленьих рогах, блестящие костюмы, искры драгоценных камней и оранжевые птицы на потолке ослепили Саакадзе. Еще утром изумил его присланный царем в подарок праздничный наряд азнаура. Казались сказочными шарвари из синего тонкого сукна с серебряными галунами, бархатная, цвета вишни, отделанная золотыми позументами куладжа, бледно-желтая шелковая рубашка, нитка золотых бус на шею, серебряный пояс и желтые сафьяновые цаги. Теперь, оглядывая ослепительную роскошь князей, он понял, что на нем одежда только скромного азнаура. Даже дорогая шашка, подарок Нугзара, не привлекла внимания.
Словно из горных глубин долетело его имя. Качнулись разрисованные стены, дрогнул пол. Тяжело передвигая словно скованными ногами, пробирался Саакадзе через ледяные провалы устремленных на него глаз. Ударил голос царя, белым знаменем развернулся в руках Бартома пергаментный свиток, мелькали быстрые буквы, сознание ловило слова:
"…Царь царей Картли Георгий X дарует в полное и вечное владение своему азнауру Георгию Саакадзе за оказанные им на войне услуги грамоту на владение Носте со всеми землями, угодьями и народом, живущим на земле Носте. Дарственную грамоту скрепляю письменной клятвой…
Кто из Адамова рода: царь или царица, великий или малый — нарушит эту клятву, на того да прогневится бог, необъятный и бесконечный отец, сын и святой дух, да постигнет его проказа Гнесия, удавление Иуды, поражение громом Диоскара, трепет Каина, поглощение заживо землею Датана и Авирона, да заедят его черви, подобно Ироду, да сбудутся над ним проклятия сто восьмого псалма, и никаким покаянием да не избавится душа его от ада. Аминь.
Я, царь Георгий X, утвердил.
Я, во Христе картлийский католикос Доментий, законно утверждаю.
Сие, потомок царей, царевич Луарсаб утвердил.
В год Хроникона 292, от Р.Хр. 1604".
Саакадзе вовремя вспомнил наказ Баака, неловко опустился на одно колено, принял из рук царя грамоту, поцеловал край его одежды и беспомощно поник, не зная, что предпринять дальше.
— Встань, — сказал, подумав, царь, — ты останешься при мне в замке… Царевич Луарсаб, представляю тебе азнаура Саакадзе, да не оскудеет милость наша к героям Картли.
— Прошу в мою дружину славных героев, — любезно сказал Луарсаб.
Саакадзе склонился к протянутой руке, тонкие, изящные пальцы Луарсаба навсегда врезались в память. Могучая воля вернула сознание. Он тяжело поднялся, словно царский подарок каменной глыбой лег ему на плечи. Но уже твердым голосом он произнес:
— Царь, ты приказал мне представить список ностевцев, выследивших турецкие караваны, они…
— Да, да, помню, — рассмеялся царь, — и у тебя неплохая память… точно исполняешь мои приказания…
Он, сощурясь, многозначительно посмотрел на Георгия, но Саакадзе, вытянувшись перед ним, даже не повел бровью. Довольный царь благодушно продолжал:
— Ну что ж, давай список. Бартом, пиши, все будут награждены мною по заслугам.
Саакадзе поспешно стал перечислять своих друзей.
Радостные, стояли вокруг Саакадзе Дато, Гиви, Димитрий, Ростом, Матарс, Даутбек, Пануш и Папуна.
— Мои друзья с врагами — барсы, царю покорны, как ягнята, — сказал с гордостью Саакадзе.
— Люблю достойные речи… Да, да… Бартом, принеси для подписи азнаурские грамоты дружинникам и дарственные для азнауров — жалую их приглашением на вечерний пир… После празднества подумать о наделах… Баака, раздай сейчас ностевцам по коню с седлами, праздничную азнаурскую одежду и по сто марчили.
Царь легко поднялся. Сопровождаемый оживленными придворными, любезно беседуя с послами, прошел через зал.
Гостеприимец пригласил всех пройти в отведенные покои и советовал отдохнуть до начала пира, о котором известит серебряный колокол.
Не прошло и часа, как ностевские азнауры в праздничной одежде толпились на дворе, нетерпеливо ожидая начала пира. Охваченная беспредельной радостью молодежь не думала ни о вчерашнем, ни о завтрашнем дне…
За стенами Метехи таинственно жужжал город. Доносились отдаленные звуки зурны, длинные языки факелов облизывали синий воздух.
Затканная звездами темная ночь свисала над багровыми пятнами пылающих факелов. В черных изгибах улиц кружились фантастические толпы. Кабаньи морды скалили острые клыки на ощетинившихся волков, ловкими прыжками барс сбивал с ног рогатого оленя, зайцы с испуганно выкаченными глазами вели на цепи яростно рычащую пантеру. Крылатые кони наскакивали на кривляющихся обезьян, бурый медведь, рыча, дергал за хвост воющих чертей. Двугорбый верблюд нежно прижимался к пятнистой корове, лающая собака и мяукающая кошка вели под руку кричащего осла, лев, обнявшись с ягненком, изображали влюбленных, лисицы, виляя хвостом, шныряли между гиенами.
Под исступленный визг зурны, раскатистые удары барабанов, звон дайры в прыгающих языках факелов раскачивались, плясали, пели, кричали, прощая шутки и вольности.
Ошеломленные ностевцы сначала, тесно обнявшись, неслись вперед, увлекаемые уличным потоком, но, быстро освоившись, приняли живейшее участие в безудержном веселье.
У аспарези, в глубине темной калитки, таинственно скрылись Гиви и Даутбек. Дато, воспламененный песнями женщин, быстро взобравшись по ковру на крышу, понесся в бешеном танце, обжигая дыханием свою случайную подругу.
Саакадзе уже не раз приходилось встречаться с Али-Баиндуром на тбилисском майдане и в лавке прозорливого уста-баши Сиуша, и они с первых же встреч оценили друг друга. «Нельзя выпускать этого азнаура из поля зрения», — решил Али-Баиндур, поднимая «за дружбу» наполненный рог. «Придется неустанно следить за этим скользким хитрецом», — решил Георгий, опустошая «за дружбу» пенящийся рог.
И сейчас, дружески обнявшись, они развлекались выдергиванием у пищавшей лисицы хвоста. Ростом, Сандро и Пануш качали дико воющего черта.
Димитрий, увлеченный обезьянами, хохотал на всю улицу, но радость испортил кусок яблока, запущенный в него облезлой коровой: Рассердившись, Димитрий отпустил увесистую пощечину неучтивому животному, но корова не преминула боднуть его в бок.
Под мяуканье и рычание разгорелся поединок. Крик Ростома и Сандро, звавших Димитрия, тонул в общем исступлении и ярости Димитрия.
На плоской крыше, в кругу разодетых женщин, Дато оборвал танец и впился острым взглядом в стройного чубукчи, кичившегося придворной одеждой. Окружающие восторгались чубукчи, искусно подражавшим женскому голосу… Заметив пристальный взгляд Кавтарадзе, чубукчи проворно сполз с крыши. Дато змеей скользнул за ним.
Напрасно подбежавшие Ростом и Сандро старались разнять сильные пальцы.
— Задушу! — неистово кричал Дато. — Проклятый вор, лучше отдай браслет, я узнал твой липкий голос. Презренный, ты позавидовал подарку царицы, ты заманил меня в компанию разбойников… за…
Сандро, усмехнувшись, на ухо посоветовал Дато, во избежание больших неприятностей, оставить в покое любимого слугу князя Шадимана, тем более, что настало время возвратиться в замок.
Дато, с презрением плюнув в лицо чубукчи, стал ожесточенно протискиваться с друзьями сквозь кривляющиеся маски.