Пробуждение барса
Шрифт:
— Разве у мсахури поднимется рука на свой труд? Верный слуга князя Шадимана у доброго Гиви кремни покупал. Все в Эзати знают — хорошие кремни Гиви делает. Только мой Мераб три дня в лесу охотился, на верхнем выступе много джейранов. Три дня охотился, пожара не было, а ночью приехал, очень устал, сразу спать лег… Когда спит, весь лес над ухом можно рубить, еще крепче спать будет. Я тоже огня не видела, а когда встала утром, гзири пришел, крепко сердился: «Ты охотился — амбар цел был, ты приехал — амбара не стало. Один человек видел, как ты сухими дровами амбар угощал…» А какой человек — не сказал… В Эзати все знают — Мераб предан царю, а разве у мсахури поднимется рука на свой труд?.. Прикажи, светлая царица, освободить Мераба, все в твоей воле.
Мариам брезгливо оглядела выцветший подол женщины и достала монету.
— Возьми, для бога даю, помолись, пусть простит безумного. Свечу поставь из желтого воска, из желтого бог больше любит.
— Уже ставила, ангельская царица, из желтого ставила из белого с серебряной каймой тоже ставила, не помогает. Говорят, бог из голубого воска любит, только такой для князей делают… Наверно, ведьма глаза на наш дом открыла. Хорошо жили. Мераб работал, Киазо тоже с детства при князе Херхеулидзе царскую службу нес… хорошо жили, почет от всех имели, уже азнаурство было близко… а сейчас Киазо больной в лесу пропадает, невеста тоже убежала… винить нельзя: какой Киазо человек без языка… А надсмотрщик все взял, а землю не берет… Мераб в яме сидит. Надсмотрщик говорит: пусть Киазо на земле работает, без языка царской службе не нужен, пусть на земле работает. А разве может Киазо работать? С детства земли не знал, князь за рост к себе взял, но на что рост, если языка нет… Прикажи, ангельская царица, отпустить Мераба, бог видит, разве у мсахури поднимется рука на свой труд.
Мариам поморщилась и нетерпеливо встала.
— Благодари бога, что безумца по закону за огонь в огонь не бросили. Если гзири наказал, значит, за дело, если отпущу, никто не будет бояться царский амбар жечь. — Подумав, царица добавила: — Пусть князь Шадиман с гзири поговорит. Гзири лучше тебя знает, виноват твой Мераб или нет… Если не виноват, бог не допустит неправды, а я прощаю злую руку…
В затихшем Тбилиси с тревогой ожидали исхода войны. Тбилисцы привычно подымали головы, всматриваясь в круглые башни крепости, но огненного сигнала о приближении врага не было.
На майдане глашатаи хрипло выкрикивали последние новости, но никто не интересовался дерзкой лисицей, появлявшейся на засеянной земле азнаура Микеладзе, от чего земля лишилась произрастания; еще меньше волновала пропажа трех баранов у амкара зеленного цеха. Амкары, торговцы, разносчики слонялись по майдану, надоедливо выпытывали друг у друга мнение о войне, качали головами, охали и расходились, чтобы на другом углу снова собраться кучкой с теми же разговорами и предположениями. На плоских крышах, террасами спускавшихся к кривым улочкам, женщины выслушивали предсказательниц, причитали, вздыхали, утешали родных. Старухи в черных тавсакрави сидели сложа руки, запутанные прялки праздно валялись на коленях.
Никто не нанизывал шерстяные петли на блестящие спицы, никто не чистил ханский рис для пилава, никто не думал о любимом дне в серной бане, где собираются людей посмотреть и себя показать.
Во всех дворах стояли нагруженные домашними вещами арбы, готовые при первом сигнале двинуться в горы. Но амкары и купцы не думали покидать Тбилиси, они раз навсегда усвоили опыт прошлого — сможешь откупиться, будешь торговать. В глубоких тайниках были запрятаны товар и сырье.
Но никто не торговал, никто не покупал. Только Вардан Мудрый исподтишка по дешевке скупал большие тюки шелка, снаряжая караван в Иран. И когда на базарных углах особенно было шумно, Вардан спокойно направлялся в Метехский замок.
Там, в пышных комнатах Шадимана, большого любителя изящных вещей, Вардан угодливо раскладывал изделия из слоновой кости.
Любуясь тонкой резьбой ящичка, кальяна или рукоятки кинжала, Шадиман отрывисто ронял вопросы. Вардан, расточая похвалы персидским антикам, уверенно и четко удовлетворял любознательность князя, и Шадиман, узнав все торговые и неторговые новости Тбилиси, не торгуясь, расплачивался с Варданом.
Бойкая Хорешани с Тасо, Гульшари с подругами, перепробовав все средства развлечься, уныло бродили по метехскому парку, оплакивая потерянные дни; уже некоторые княгини придумывали удобный предлог уехать из Метехи, как вдруг замок всполошился прибытием гонца с известием о разгроме турок.
Дато, введенный к царице, не поскупился на описание подвига царя, и взбудораженный двор наперебой ласкал счастливого вестника.
Обрадованная Мариам приказала звонить в метехские колокола, чтобы народ мог присоединиться к ликованию замка. Она не подозревала о народном ликовании, уже охватившем Тбилиси с момента, когда Дато, проскакав, огласил майдан криком: «Победа! Победа!»
Шадиман пригласил Дато и ласково расспрашивал о подвиге царя. Но Дато или не был посвящен в тайну Саакадзе, или, вернее, в силу врожденной дипломатической осторожности, выдвинувшей его впоследствии на широкую политическую арену, простодушно повторял только то, что рассказывал царице. Шадиман, мысленно наградив его титулом осла, любезно протянул кисет, вышитый тонким серебром.
Встретившись «случайно» с Нино, Шадиман изысканно похвалил княгиню за ее совет царице — отслужить с народом молебен.
Нино в тревоге бросилась к царице: лишь бы ее, Нино, не опередили.
В суматохе кто-то услужливо сообщил Баака, что мысль о выезде царицы в Сионский собор принадлежит Нино. Баака насторожился. Мариам слегка удивилась пышности и многочисленности вооруженной свиты и личному сопровождению Баака.
В сумерки Шалва и Шадиман сели за шахматы, но нелепые промахи Шадимана заставили возмущенного Луарсаба занять место наставника. Шадиман оправдывался волнениями дня и уверял, что прогулка по прохладному саду приведет его мысли в порядок. Но по дороге неожиданно Шадиман свернул в книгохранилище и, тщательно закрыв дверь, направился к угловой нише…
Площадка, на которой очутился Шадиман, обрывалась узкой лестницей. Через щель тянулась тусклая нитка света. В углу на разостланной бурке в новой одежде сидел Орбелиани.
— Думаю, благородный Шадиман вытащил из могилы потомка китайских завоевателей не ради сообщения о героизме царя, более похожем на историю курицы, родившей зайца? — спросил Орбелиани.
— Ты угадал, князь, я освободил тебя не для пустых разговоров, но и не для удовольствия Баграта.
— С Багратом я связан кровно, — сухо ответил Орбелиани. — Нестан — нареченная Симона.
— Я отлично понимаю, для любимой дочери стоит добиваться картлийского трона… но разве Симон — наследник престола?
— Будет, я поклялся!
— Твои клятвы до метехского подземелья меня не волнуют, но… сейчас крепко запомни, князь: после Георгия Десятого царствует Луарсаб Второй… Я тоже поклялся.
Орбелиани обвел тяжелым взглядом каменные стены.
— Говори, князь!
— Сегодня ночью покинешь не только замок, но и Картли… Абхазети — хорошая страна… Сноситься будешь со мной через верных людей. Я должен знать о всех действиях Баграта, имена всех князей, заговор должен быть у меня в руках.