Пробуждение Посейдона
Шрифт:
В конце концов она сглотнула и спросила: - Где мы?
– У нашего пункта назначения, - ответил Кану.
– Система Глизе 163.
– Он говорил медленно, спокойно, настолько мягко, насколько позволяли слова.
– Мы примерно в шести световых часах от звезды - достаточно близко, чтобы хорошо рассмотреть все планеты. Я чувствовал, что ты должна быть готова к этому.
– Почему?
– Это твое право.
Помолчав, она сказала: - У меня нет никаких прав, Кану. У меня отняли все права, когда меня похитили. Я заложница. Заключенная. Багаж.
– Мне жаль, что все произошло именно так, как произошло.
– Тогда это все к лучшему, не так ли?
– Я серьезно. Я имею в виду это больше, чем ты можешь себе представить.
– Кану порылся в своих мыслях, желая, чтобы был способ заставить ее увидеть его добрые намерения, безмерность его сожаления.
– Я обидел тебя, мы оба это знаем.
– Ты знаешь?
– Я солгал тебе и использовал тебя. То, что я не осознавал этого... это никогда не было оправданием. Не тогда, когда я планировал все это с самого начала, будучи уверенным в том, как все обернется - мы встретимся, у тебя будет корабль, ты доставишь меня на Европу, а потом наши пути разойдутся.
Ее голос был хриплым. Он вспомнил, как пересохло у него самого в горле, когда он выходил из спячки всего несколько часов назад.
– А потом ты скажешь, что у тебя не было выбора, что это нужно было сделать.
Он провел рукой по холодной коже головы, выбритой перед сном.
– Если бы я сказал так много, это все равно не было бы оправданием. Я должен был найти другой путь - другое средство добраться до Европы. Просто ты предоставляла наименьший риск быть обнаруженным, и...
– Ну вот, опять ты за свое.
– Мне очень жаль.
– Это твой путь, Кану. У тебя всегда будет оправдание, отговорка. Нет такого поступка, который ты не мог бы объяснить. Это всегда необходимо, всегда единственное, что ты мог бы сделать.
– Я постараюсь сделать лучше.
– Немного поздновато для этого, ты согласен?
– Я подниму руки и скажу, что все, во что я заставил тебя поверить после Лиссабона, было неправильным. Но это никогда не входило в мои намерения. Я не хотел, чтобы ты была на корабле.
– С глаз долой, из сердца вон? Ты бы использовал меня, но, по крайней мере, я бы потом не болталась поблизости, напоминая тебе об этом факте?
– Если ты так себя чувствуешь, я приношу свои извинения. Ты помнишь многое из того, о чем мы говорили перед переходом в спячку? Это было делом рук маркграфа. Он хотел защитить тебя, и я попросил его сделать все необходимое. Я не думал, что это означает захватить тебя и твой корабль и переправить их контрабандой на мой собственный!
– Верни мне мой корабль.
– Он твой, когда бы ты этого ни захотела. Но мы в пятидесяти световых годах от Земли. "Наступлению ночи" повезет, если он доберется до края этой солнечной системы, не говоря уже о том, чтобы доставить тебя домой.
– Тогда я умру, пытаясь это сделать. Лучше так, чем это.
– Это нормально - быть немного фаталистом после прыжка с парашютом. Ты начнешь чувствовать себя по-другому, когда немного побудешь на ногах.
– Не говори мне, что я буду чувствовать, Кану.
– На ее лбу появилась морщинка подозрения.
– И вообще, почему ты проснулся раньше меня? Ты обещал, что мы выйдем вместе.
Он кивнул.
– Я так и сделал, и мне жаль, что это обещание было нарушено. Свифт... подумал, что так, может быть, будет лучше.
– Тогда это полезно. Вини во всем Свифта.
– Я сожалею об этом, как и о многом другом. Но я не жалею, что ты здесь, что ты со мной.
– Он поерзал на своих старых-престарых коленях.
– Это что-то чудесное, Нисса, что-то, что затмевает все, что случалось со мной в моей прошлой жизни. Я хочу, чтобы ты увидела это, разделила это открытие - стала частью этого.
– Он помолчал.
– Мы нашли... что ж, тебе действительно стоит увидеть это своими глазами.
– Ничто не сделает это лучше, Кану. Чем скорее ты это примешь, тем легче будет нам обоим.
– Я принес тебе чай, - сказал он с некоторой определенностью.
– Я подумал, тебе может чуть-чуть понравиться.
– Чай не делает все лучше. Ты ведь знаешь это, не так ли?
– Знаю, - ответил Кану.
Удовлетворившись ее успехами, Кану вернулся на контрольную палубу. Нисса была вольна последовать за ним туда - он надеялся, что она это сделает, - но ей придется самой принять решение по этому поводу. Все дисплеи и индикаторы были по-прежнему активны, как он их и оставил: схемы и крупные планы различных аспектов системы и корабля. Самым крупным был ряд вложенных друг в друга эллипсов, отмечавших орбиты миров вокруг их родительской звезды. Заняв свое место, Кану обновил дисплей. Один за другим на изображении появлялись глобусы планет в их текущем орбитальном положении. Они были показаны в масштабе, намного превышающем их орбиты, но их относительные размеры были сохранены. Рядом с каждым был столбец с именами и данными.
Даже самые маленькие из этих миров были обнаружены и охарактеризованы столетия назад и в большинстве случаев подверглись прямому отображению особенностей поверхности. Тем не менее, даже могущественный Окулар не смог изучить каждую отдельную планету вокруг каждой звезды, даже в окрестностях местной звезды - кандидатов было просто слишком много. Глизе 163 лежала дальше, чем многие из лучше изученных солнечных систем, вне досягаемости голокораблей, и поэтому не было стимула получать более точные данные. За пределами обитаемой зоны звезды находилась бесплодная планета размером с Землю. Холодная и почти безвоздушная, она не заслуживала бы его внимания, если бы не одно обстоятельство. На поверхности планеты, появляясь в поле зрения по мере ее вращения, была еще одна Мандала.
Она была того же размера, что и инопланетное сооружение на Крусибле, отличалась в деталях, но, несомненно, являлось работой того же разума. В те первые несколько часов бодрствования Кану смотрел на это с удивлением и своего рода ошеломленным недоумением, пораженный тем, что именно ему выпало стать первым свидетелем и задокументировать это открытие. Оказалось, что в данных Окулара она была видна в форме намека. Но разрешение было не совсем достаточным, чтобы выявить то, чем оно было на самом деле: скорее искусственный изъян, чем творение природы.