Пробуждение Рафаэля
Шрифт:
Густой лес на противоположной стороне долины, где она заблудилась неделю назад, был в постоянной тени. Почему эта долина производит такое гнетущее впечатление? Из-за своей изолированности, из-за этих гор, веками отрезавших её от остальной Италии? Из-за брошенных ферм? Неужели она позволит предостережениям Прокопио и графа повлиять на её решение? У неё было какое-то необъяснимое чувство, что здешняя земля помнит о всех виденных ею кровавых трагедиях и ведёт им счёт. Подобные места были на Балканах, Ближнем Востоке и в Африке — места, где всегда было и, казалось, всегда будет неспокойно.
С того времени, как повредили
Впереди неё горячий сухой ветер поднял столб белой пыли, так похожий на призрак, что у неё дыхание перехватило. Её брюки побелели до колен, стали неотличимы от облака меловой пыли, словно она постепенно, начиная с ног, исчезала. Если здесь ещё остался кто-нибудь, то это были люди с мозолистыми от тяжёлого труда руками, люди, всё знавшие о временах года, люди, умевшие зашить охотничьей собаке живот, вспоротый диким кабаном или волком.
В Сан-Рокко Шарлотта несколько минут стояла, глядя на старую, расщеплённую пулями дверь церкви. Она не знала, что надеялась найти, вернувшись сюда. Легенда Сан-Рокко — это человек, сотворивший чудо, исцелив больного чумой, хотя его самого посетила та же кара. Человек, часто изображавшийся с собакой (как на довольно китчевой картине в герцогском дворце в Урбино)… Или это волк? Во всяком случае, указание на существо, которое приносило ему хлеб, само умирая от чумы в лесу. Неправдоподобный спаситель.
На земле под выщербленной дверью лежал новый букетик цветов, уже поникших, как это происходит с полевыми цветами, которые вянут, едва их сорвут. Отсюда Шарлотта ясно видела кольца впадины, которую Прокопио называл воротами Люцифера, — поросшую травой вмятину, будто оставленную свернувшимся змеем, спавшим тут и оставившим свой отпечаток на земле. Её обдало холодом от этой картины, и, обойдя колокольню, она села на солнечной стороне и прикрыла глаза, согреваясь.
Сначала ей показалось, что пение раздаётся у неё в голове.
Она сонно приоткрыла глаза, думая, что это шалости ветра, покачивающего колокол. Маленькая зелёная ящерка в нескольких дюймах от её лица, неподвижная, как эмалевая брошь, зыркнула на неё рубиновым глазом и пронзительно прострекотала что-то. Может, это её стрекот она приняла за пение? Шарлотта прислушалась. Тишина. Потом снова послышалось, не мелодичный присвист ящерки… но что? Птица? Женщина? Конечно нет! Где же певец и кто он?
Шарлотта встала и направилась к фермерскому дому с провалившейся крышей. Пение стало тише. Совсем смолкло. Вокруг тишина. Слишком глухая. Насторожённая. Шарлотта через окно забралась внутрь в бывшую кухню, теперь без потолка, с каменной раковиной, полной листьев, стоящей одиноко, как потерявшаяся дадаистская скульптура.
Она нагнулась, чтобы стереть грязь с побитых плиток пола. Кто-то уже делал это, совсем недавно. Какой-то зверь скребётся в поисках пищи? Ветер шевелил листья на полу, шелестящие, как тихие шаги. Она выпрямилась и оглянулась вокруг, не в силах, как ни смешно, избавиться от непонятного чувства
Завидев четыре трупа, раскачивавшиеся на фруктовых деревьях, Шарлотта остановилась на всём ходу, словно наткнулась на стену. Двое мужчин и две женщины, на головы натянуты наволочки, вытянутые руки и ноги почернели и окоченели. Казнённые. Она зажмурила глаза, но повешенные не исчезли, ещё более страшные перед мысленным взором. Сердце стучало так, что отдавалось в ушах. Человек рациональный, она открыла глаза и поняла, что она приняла за тела повешенных.
— Spaventapasseri, — прошептала она, успокаивая себя.
Пугала, всего-навсего пугала, хотя ей ещё не приходилось видеть подобных пугал. Да и каких птиц может привлечь этот одичавший сад?
При внимательном осмотре оказалось, что руки пугал — это просто ветки, просунутые в рукава старых пиджаков, тела — поношенные брюки и шерстяные юбки, кое-как набитые травой и прутьями. «Лица» и невидящие пустые глаза, которые придавали им вид призраков или нечисти, вы ползающей на Хэллоуин, были сделаны из продырявленных грязных наволочек, прикреплённых к увенчивавшим их соломенным шляпам. Наволочки развевались, свисая им до плеч, отчего пугала напоминали четвёрку повешенных куклуксклановцев.
Ферма Прокопио показалась Шарлотте чуть ли не спасительным пристанищем, когда она добралась до неё двадцать минут спустя. Под ярким солнцем она выглядела не столь мрачно, а строгий порядок во дворе, заставивший Шарлотту предположить, что на ферме нет женщин, сегодня объяснился, когда она увидела тщедушное древнее создание, орудовавшее примитивной метлой. Старушка робко пригласила Шарлотту в дом и жестом велела подождать в огромной тёмной гостиной, уставленной книгами. Комната пропахла дымом от очага, чесночным соусом и сигарами. «Минутку», — сказана старуха, исчезая в глубине дома, как в пещере.
Пятнадцати минут ожидания хватило Шарлотте, чтобы выяснить: кроме нескольких путеводителей по Урбино и очень симпатичного издания «Придворного» Бальдассара Кастильоне (что открывало Франческо Прокопио с неожиданной стороны, если он прочёл книгу), все остальные книги были поваренные — сотни их: старинные, современные, на английском, французском и испанском языках, как и на итальянском. Когда Прокопио наконец появился, на нём была очередная из безукоризненно белых рубах с двойными манжетами, волосы влажно блестели. Может, когда его позвали, он занимался свиньями и потом срочно принимал душ?
— Чем могу служить, синьора Пентон? — спросил он очень сухо и опустился в потёртое кожаное кресло, огромное, словно трон, жестом предложив ей такое же исполинское напротив своего.
Утонув в нём, Шарлотта почувствовала себя Златовлаской в доме медведей. Она судорожно искала подходящие слова, которые бы сблизили их через двенадцать футов холодного плиточного пола, но первую попытку объясниться заглушил скрип кожаной обивки кресла.
— Я приехала, чтобы… — сказала она чуть громче и замолчала, выжидая, когда появившаяся старуха поставит поднос с кофе и печеньем на стол возле Прокопио и исчезнет снова.