Пробуждение троянского мустанга. Хроники параллельной реальности. Белая версия
Шрифт:
Калугин всматривался в фотографии Екатерины Барсуковой-Трумп, Алоизия и мордатого парня в военной форме – уже американца Трампа. Его все больше занимала мысль, что он стоит на пороге чего-то грандиозного. Что оказался в эпицентре вызревающей уже почти тридцать лет интриги. Но он прервал эти размышления, от которых пересохло в горле, и продолжил изучать машинописные листы. Их оставалось всего два.
Один – о судьбе Валентины Барсуковой-Трумп. Ее мать Екатерина умерла в 1952 году в колонии, где отбывала двадцатипятилетний срок. Но Валю вырастила бабушка, даже смогла дать ей музыкальное образование, и та стала оперной певицей в Зимнем театре г.
На лбу Калугина выступила испарина. Он принялся тереть рукой сначала лоб, потом и все лицо. Встал со стула, подошел к окну. Кромешная тьма на улице Ленина помогла отдохнуть глазам и сосредоточиться. Он боялся не то что вслух, даже мысленно обозначить цепочку, что замаячила перед ним. Лишь позволил признаться самому себе, что сможет крутить яйца нынешним и будущим начальникам как в КГБ, так и в ЦРУ.
– Итак, – прошептал он, опершись лбом о стекло, – имеется мальчик-сирота Андрюша, который на самом деле никакой не Разин, а самый настоящий Трумп. Он про это не знает. Есть американский капиталист, судя по донесениям СВР, наглый и далеко идущий. Имя его – Трамп. При этом наш доморощенный Трумп-Разин не менее наглый и уже приклеился к будущему члену Политбюро ЦК КПСС, а может, и вообще генеральному секретарю.
Калугин шептал все это под нос, на стекле в такт словам вибрировало маленькое пятно пара от его дыхания. Оно мгновенно испарялось, как и положено самой секретной тайнописи. Только жирное пятно от его потного лба никуда не делось, но Калугин этого уже не заметил. Он вернулся к столу.
«Это ж надо, – подумал он, разглядывая фотографию Валентины в страстном желании найти сходство с заморышем из Привольного. – У американского капиталиста в наших камышах оказался родственник. И еще неизвестно – кто из них хитрожопей?» – И уже вслух, уверенно произнес: – Самый хитрожопый из нас троих я!
Калугин посмотрел на часы. Было 4 утра. До Привольного ехать часа три. Он встал, аккуратно сложил все листы обратно в папку, подошел к двери, выключил свет и вышел в коридор. Ковровых дорожек, как на этажах Лубянки, здесь не было. Но Олег Данилович, майор КГБ СССР и секретный агент ЦРУ США, шагал широко, демонстративно топая ногами, чтобы разбудить дежурного, если тот спал. Ему вовсе не хотелось ставить дежурного в положение обгадившегося кота. Жизнь казалась ему прекрасной, он чувствовал себя счастливчиком, схватившим бога за бороду.
Как только дверь в баню с противным скрипом захлопнулась, партийного секретаря с его женой-красавицей накрыла кромешная тьма. Запах пересушенного дерева, прихваченного когда-то банным жаром, но давно остывшего, тотчас проник в их легкие. Раиса закашляла.
Михаил Сергеевич нащупал в темноте плечи жены. Мощно, с нетерпением притянул и прижал ее к себе. В тисках рук здорового мужика дыхание жены почти остановилось, кашель сразу прекратился. Они стояли словно в раздумье. Так близко к романтической развязке они не были давно. Оба ждали какого-то импульса, чтобы предаться страсти роковой, как это часто бывало совсем недавно, особенно в московском общежитии, когда соседи по комнате куда-то уходили. Тишину нарушила разбуженная хлопнувшей дверью муха. Она
Раиса с осторожностью, даже брезгливостью относилась к летающим насекомым. Муха и отъезжающий автомобиль на какое-то время отвлекли ее внимание. Ставшие было напряженными мышцы спины и ног расслабились. Она отвернула голову от лица мужа, и Горбачев занервничал – мерзкая навозная тварь могла испортить им не только сегодняшний день, но и завтрашний, и через месяц, год, всю жизнь. Не разжимая рук, он ткнул ногой пустоту и уперся ботинком в лавку, которую заметил посреди предбанника в тот короткий миг, когда дверь в баню еще не захлопнулась за ними. Он приподнял жену и сделал шаг в сторону лавки. Но кромешная тьма предбанника, которую они не захотели нарушать, включив лампочку, сыграла с ними злую шутку. Не успел он двинуться к лавке, ставшей в эти секунды центром их общей Вселенной, как удар головой о потолочную перекладину сначала Раисы и спустя мгновение Михаила Сергеевич, заставил их громко вскрикнуть от неожиданности, присесть и засмеяться.
В это время Мария Пантелеймоновна стояла уже возле банной двери и внимательно слушала звуки изнутри. Когда послышались два глухих удара и Раиса ойкнула, а затем оба с придыханием рассмеялись, она перекрестилась, произнесла «слава богу» и отправилась на кухню. Слушать то, что будет твориться в бане, она совсем не хотела. Только мысленно пожелала семейного счастья своему сыну.
– Ой, Райка, у меня искры из глаз! – проговорил Михаил Сергеевич, давясь от смеха и поглаживая набухавшую на лбу шишку.
– Ты грохнулся мне на ногу, чертяка! – ответила Раиса Максимовна и попыталась вытянуть ногу из-под мужниного зада.
Они оба как-то перевернулись в темноте, расцвеченной лишь искрами из глаз, и сила всемирного тяготения потянула их к земле. Вернее, к деревянному полу предбанника. Оба поняли, что любой иной выход из дурацкой ситуации обернулся бы взаимным разочарованием. Не сговариваясь, они прижались друг к другу и уже не замечали ни жужжания мухи, ни густого запаха перегноя и дождевых червей, что шел от земли сквозь щели в полу.
Тем временем в километре от бабушкиного дома Ирочка Горбачева и тощий шкет с никому пока не известной фамилией Разин-Трумп сидели на песке около реки. Детские купальники для девочек в период развитого социализма были еще неведомы. Поэтому оба были в трусах. Андрей только что вылез из воды, лежал на животе и подгребал себе под подбородок горячий песок. Ирина сидела рядом. Как и обещала родителям, она зашла в воду по колено и брызгала пригоршнями в стайки мальков, что сновали в прозрачной воде у ее ног.
– Давай купаться, – в который раз предложил мальчик дочери руководителя краевого комитета партии. Ему становилось скучно. К тому же Ирина сидела на песке, закрыв глаза, и молчала.
– Я же маме обещала дождаться ее и папу, – ответила она, но было видно, что сидеть на солнцепеке и ей невмоготу. Шкет же, как будто в нем заговорила упрямая немецкая кровь, настаивал на своем.
– Мы совсем недолго. Давай хоть на лодке поплаваем. – И он кивнул головой в сторону. На мелководье возле берега стояла плоскодонка, привязанная веревкой к вбитому в землю колу.