Проценты кровью
Шрифт:
– Теперь забирай, – пробурчал он, облачаясь в сухую одежду из сундука.
Хозяйка растопила плиту и пристроила на нее две кастрюли и сковороду. Скоро в горнице послышалось бульканье, шкварчение и вкусно запахло. Ел Эдик долго и жадно. Женщина уселась напротив, сложила на столе руки и молча наблюдала, как гость насыщается.
Эдика Дарья Ивановна знала с трех лет. Когда она впервые увидела мальчика, тот походил на херувимчика из рождественской сказки. Одет ребенок был в матросочку с бантиком. Вьющиеся кудри до плеч, курносый носик и розовые щечки умилили молодую домработницу до слез. Сама Дарья Ивановна только два года назад стала матерью, и материнская нежность еще переполняла ее сердце. В семью Кадковых она попала случайно. Никитина нанялась к жене полковника в тот же дом, где проживал Михаил Алексеевич
– Еще жратва есть? – поинтересовался Эдик.
Очнувшись от воспоминаний, Дарья Ивановна выскоблила на тарелку остатки содержимого из сковороды и кастрюль и подвинула гостю. Кадков принялся за добавку с прежней сноровкой.
Тогда, в Новгороде, Дарья Ивановна сперва удивилась: зачем бездетной семье прислуга? Но вскоре все поняла. Елена Платоновна родилась и выросла в Ленинграде, где родители ее отчаянно баловали. Там же она и познакомилась с Михаилом Алексеевичем. Выйдя замуж, молодая женщина не только обеда, но и чая приготовить не умела. Мадам Кадкова вела активный светский образ жизни, часто уезжала в Ленинград, где не пропускала ни одной значительной премьеры, и домом вовсе не занималась. Михаил Алексеевич Кадков тогда только начинал делать карьеру в облпотребсоюзе, куда был распределен после института, и работал от зари до зари. Обедал молодой хозяин в ресторанах, но холодильник в квартире всегда был забит деликатесами. Во времена тотального дефицита это вызывало уважение и зависть окружающих.
Разлад в семье начался из-за случайной беременности Елены Платоновны. Супруга Кадкова категорически не желала детей и панически боялась оказаться в интересном положении. Забеременев, она принялась устраивать мужу постоянные скандалы. Кадкова винила его в любовной неосторожности, пренебрежительном отношении к ее здоровью и в прочих проявлениях эгоизма, дикарства и бескультурья. Через месяц она уехала в Ленинград делать аборт. Врачи, обнаружив у Елены Платоновны проблемы с ее женским здоровьем, делать аборт отказались. Женщина осталась у родителей в Ленинграде, где и родила сына. До трех лет мальчика воспитывала бабушка.
– Клади спать, – потребовал Эдик, насытившись.
Дарья Ивановна постелила гостю на диване под ходиками. Эдик завалился, не раздеваясь, и уснул, не успев коснуться головой подушки. Спал он тяжело. Часто бормотал бессвязные предложения, иногда грязно ругался. «Досталось парню», – покачала головой Дарья Ивановна и, загасив лампу, улеглась на свою кровать. Уснуть не могла. Прошлое восстанавливалось в памяти, будто все случилось вчера. Она даже слышала, как хлопнула дверью Елена Платоновна, уходя с чемоданом из новгородской квартиры.
Дарья Ивановна попала к Кадковым накануне всех этих событий. Когда супруга уехала в Ленинград, Михаил Алексеевич домработницу не рассчитал. Она прибиралась, кормила хозяина завтраками – обедал и ужинал он вне дома – и следила за его одеждой. Кадков все чаще присутствовал на собраниях с городским начальством и требовал каждый день свежую сорочку. Через десять дней после демарша Елены Платоновны молодая прислуга стелила хозяину на ночь постельное белье. Девушка торопилась, чтобы успеть в гости. Владелица подвальной квартиры, где Никитина снимала комнатенку, затеяла праздник по случаю приезда на побывку своего сына. Парень служил на границе, и за усердие был отпущен в краткосрочный отпуск. Хозяйка решила, что скромная деревенская девушка может стать уважительной невесткой. Из этих соображений она и пригласила Дарью. Молодая домработница тоже была не прочь познакомиться с бравым солдатиком и потому спешила. Торопливо проталкивая толстое стеганое одеяло в крахмальный пододеяльник, девушка ощутила на своей груди две крепкие мужские пятерни. Она вскрикнула и оглянулась. Таким своего хозяина раньше Никитина не видела. Всегда важный и деловой работник промкооперации сейчас смотрел на нее глазами голодного кобеля. Нельзя сказать, чтобы Дарья Ивановна испытывала к хозяину женскую неприязнь. Ей нравилась его солидность и обходительность. Михаил Алексеевич был недурен собой, всегда прекрасно одевался и пользовался дорогим парфюмом. Но для Дарьи Ивановны Кадков был человеком из другого мира. Теперь, когда они в квартире вдвоем, а она почти лежала в постели, девушку обуял страх. Дарья пыталась вырваться, но кричать стеснялась. Хозяин сорвал с нее кофту и повалил на недостеленную кровать. Они долго и молча возились, каждый добиваясь своего. Кадков стягивал с Дарьи чулки. В те времена колготки в России считались чудом. Женщины ходили в чулках, которые требовали дополнительной части туалета. Эта часть именовалась поясом. К нему резинками цеплялись чулки. На Дарье были надеты не капроновые, а простые матерчатые, коричневые чулки. Девушка, закусив губы, старалась их не отдавать, вцепившись в материю двумя руками. Воспользовавшись этим, Кадков быстрым и точным движением сорвал с нее голубые трикотажные трусы, и путь к цели был свободен.
– Зачем вы так, Михаил Алексеевич? – спросила Дарья, когда хозяин удовлетворенно отвалился на подушку.
– Это сложный вопрос, Дарья, – ухмыльнулся Кадков.
Дарья заплакала. Кадков снисходительно обнял свою прислугу, принялся успокаивать и раздел до конца. Осмотрев ладную фигурку домработницы, ее налитую, по деревенски надежную грудь, готовую выкормить с десяток малышей, и крепкие бедра, он подумал, что хоть ножки немного коротковаты, в остальном девчонка недурна. На вечеринку Дарья не пошла. Ночевать она осталась с хозяином. Через девять месяцев родилась дочка Верочка. Бравый пограничник в тот вечер так и не увидел предполагаемую невесту, но стал поводом для легенды о происхождении Веры.
Дарья Ивановна растила ребенка, продолжая работать у Кадкова. К ее обязанностям прибавилась еще одна – скрашивать одиночество хозяина. Михаил Алексеевич насчет их связи никаких суждений не высказывал. Разводиться он не собирался и каждые десять дней посылал Елене Платоновне в Ленинград безответные письма. Через три года, прослышав, что супруг выходит в большие начальники, мадам Кадкова сменила гнев на милость и вернулась к мужу с трехлетним Эдиком. Материнство характер Елены Платоновны не изменило. Воспитание сына Михаилу Алексеевичу пришлось всецело доверить своей домработнице. Скоро Эдик стал называть няню мамой Дашей.
Деревенская женщина относилась к ребенку хозяев как к барчуку. Она любовалась мальчиком и, как могла, баловала его. Когда Эдик подрос, Кадков компенсировал отцовское невнимание щедрой выдачей карманных денег. Парень рано пристрастился к выпивке и сексу. Ему нравилось щеголять финансовой мощью перед сверстниками. Учиться Эдику стало скучно. Его несколько раз выгоняли из школы, но Кадков старший начальственным звонком сына восстанавливал. К двадцати трем годам Эдик превратился в хлыща и пьяницу и даже не закончил десятилетку. Единственно, что он делал виртуозно, так это водил машину. К совершеннолетию отец подарил ему первую модель «Жигулей».
Женские проблемы Елены Платоновны с возрастом переросли в злокачественную опухоль. Операцию сделали слишком поздно, и Михаил Алексеевич овдовел. Эдик к тому времени получил в подарок от отца однокомнатную квартиру в кооперативном доме и жил отдельно. После смерти жены Кадков к Дарье Ивановне не подходил, хотя подсознательно женщина этого ждала.
Воспоминания прервал Доша. Пес завыл под окном. «Больно часто он в последние дни воет», – подумала Дарья Ивановна, ворочаясь в постели. Она закрыла глаза и попыталась уснуть.
Да, после похорон Елены Платоновны она втайне надеялась. Ведь Верочка его дочь. Неужели Кадков не испытывает ни к ней, ни к девочке никаких чувств? Дарья Ивановна не могла знать, что с возрастом для своего хозяина она потеряла всякую привлекательность. Михаил Алексеевич развлекался с эстрадными дивами и манекенщицами, а отцовские чувства выражал исключительно через кошелек. Эдик постоянно клянчил у отца. Про дочку Веру Кадков иногда вспоминал сам и, подозвав Дарью Ивановну, всовывал ей в руку две-три сотни. Казалось, что теперь ничего не мешало сделать их положение открытым и официальным. А начальнику потребсоюза и в голову не приходило жениться на деревенской бабе. Он оказал ей мужское внимание, когда его прислуга была по-девичьи свежа и соблазнительна.