Прочие умершие

Форд Ричард

Двух каркавших ворон в кроне бука уже нет. Слышу их голоса неподалеку на соседнем участке, и на уме у них сейчас иное. При всем том, мне кажется, день задался, хотя до вечера еще далеко. Вкуса крови во рту больше не чувствую.

— Теперь все в порядке, все в порядке. — Из-за утла ветхого дома Эдди до меня доносится знакомый голос Эзикиеля. Он идет сюда подсунуть под дверь счет за топливо,

как подсовывает и под мою.

— Рождественский подарок! [52] — говорит он нараспев и улыбается мне, будто я — неотъемлемая часть недвижимости на горохоподобном гравии, вроде бронзового кома.

52

Приветствие, известное в некоторых сельскохозяйственных районах юга США с 1844 г. В бедных фермерских семьях каждый стремился, проснувшись утром на Рождество, произнести эти слова раньше остальных. Тот, к кому с ними обращались, должен был подарить обращавшемуся какой-либо подарок. Такое приветствие было распространено наравне с общеупотребительным «Веселого Рождества». Им, помимо прочего, говорящий признавал рождение Христа даром человечеству.

— Рождественский подарок, — отвечаю я, как было принято в старину на юге. Впрочем, сам Эзикиель — крепкая, улыбчивая, бритоголовая, духовная динамо-машина в зеленом комбинезоне — так же нехарактерен для Нью-Джерси, как и это приветствие. Знаем мы друг друга давно, мало и не дружим. Белые южане считают, что мы, белые жители нашего штата, знаем здешних чернокожих лучше, чем на самом деле. Может, южане считают, что и нас, белых, знают — для такого мнения есть более веские основания. Эзикиель, однако, хорош, как ни суди. В свои тридцать девять лет он посещает молельный дом Американской методистской епископальной церкви на Черной улице, тренирует борцов в спортклубе при Обществе молодых христиан, преподает в воскресной школе и бесплатно участвует в раздаче пищи и вещей нуждающимся. Его жена, Беатрис, преподает математику в старших классах и владеет универсальным языком жестов. Эзикиель — краеугольный камень. Лучшее из того, что у нас есть.

Вдалеке, в нескольких кварталах от нас, снова начинают звонить в церкви Святого Льва, для неокрепших духом колокола выводят мелодии рождественских гимнов.

— Прямо не верится, что Рождество, — говорю я.

— Если не нравится погода… — Эзикиель, проходя мимо меня, улыбается, будто знает какой-то секрет.

— …подожди десять минут, — заканчиваю

я. Яснее высказаться невозможно. — Пойдете на большой праздник, мистер Люис? — спрашиваю я, стоя возле своей еще не остывшей машины и с восхищением глядя на него.

— О-о-о! Нет, но Господь одарил меня многим другим. — Он наклоняется, чтобы подсунуть под дверь желтую карточку, которую Эдди уже никогда не увидит. Эзикиель огромного роста, но заученные движения даются ему на удивление легко. — Наша церковь организовала фургон продуктов и всякого другого добра для пострадавших в Де-Шоре. Хоть и буду здесь, не смогу. Ничего не поделаешь. — И освещенный утренним солнцем, он поворачивает от двери.

— Понятно, — говорю я. Так и есть. Над этим я еще подумаю. Время лечит, но его не хватает, и оно дорого.

— Начал учить испанский на курсах при Обществе молодых христиан, — зачем-то сообщает мне Эзикиель. Его сопровождает едва уловимый запах нефти. В руках — грязные рабочие рукавицы. — Мы вместе с Беатрис на занятия ходим. В Эсбери есть церковь. Там многие не говорят по-нашему. Как же им научиться-то? — Он кивает и задумчиво надувает щеки. Рождество для него — важное время. Возможность. Развозить нефть для обогрева домов — занятие второстепенное.

Неожиданно мы оба ощущаем важность момента и замолкаем. Он понимающе улыбается мне. Я улыбаюсь в ответ. Мы одновременно осознаем огромность всего.

— Как поживает ваш сын, мистер Баскоум? — Эзикиель имеет в виду моего Пола. Они знакомы давно, еще со школьной скамьи. Его вежливый вопрос заставляет меня прослезиться.

— Хорошо, Эзикиель, хорошо. Передам ему, что ты спрашивал.

— Он по-прежнему?.. — Эзикиель как-то странно смотрит на меня. Он понял свою ошибку и не знает, куда деваться от неловкости. Хотя, на мой взгляд, для этого нет никаких оснований.

— Он? Да… — говорю я, — по-прежнему в Канзас-Сити. У него там магазин садового инвентаря. — Я прикасаюсь кончиком пальца к уголку глаза у переносицы.

— У него такого рода штуки всегда здорово выходили, — говорит Эзикиель.

— Да, — поддакиваю я, хоть это и неправда.

— Ну, тогда ладно, — говорит он, собираясь идти. — Пора Санта-Клаусу обратно в сани и лететь дальше.

— Давай, — говорю я. Он пожимает мне руку своей огромной, на удивление мягкой лапищей. Вот то, что можно сказать друг другу накануне Рождества. Несколько добрых слов.

Потом он уходит. И я тоже. Мы провели несколько минут вместе, и день, в который это случилось, до вечера будет добрым.