Продается дом с кошмарами

Гончаренко Светлана

Костя пригляделся. За мятыми пакетами вырисовывалась бутылка довольно изысканной формы. Он вытащил её на свет и стал разглядывать. В бутылке этой, тёмного стекла, густо плескалось нечто ещё более тёмное. На этикетке была изображена девица, завёрнутая в простыню. «Альбукерке», - прочитал Костя название. Что это такое? Очередной клопомор?

Костя отвинтил крышку. В ту же секунду по странному совпадению где-то совсем рядом ухнул гром такой силы, что в шкафчиках звякнули стаканы и банки.

«А молнии вроде не было видно, - удивился Костя. – Так ведь не

бывает? Наверное, когда молния била, я как раз голову в шкаф сунул. «Альбукерке»... Интересно, что это за бурда? Скорее всего, какой-нибудь ликёр. Надо понюхать! Так и есть, одеколоном отдаёт и немного персиком. Ну, что ж, ликёр штука приторная, зато крепкая, так что спать буду без задних ног».

Он сполоснул чайную чашку, налил в неё на два пальца «Альбукерке», который оказался тёмен и густ, как солярка, и выпил залпом.

Никакого, даже приторного вкуса он не почувствовал. Зато пол под ногами с треском проломился, и Костя упал в преисподнюю, где тьма была и цветом, и звуком, и запахом.

– Раз нашатырный спирт не катит, значит, дело швах! – услышал Костя

громовый голос, шедший с неведомых высот.

– Бейте его по щекам, Игорь Кондратьевич, - советовал другой голос, такой же громкий, но тонкий, как свист.

– Хорошо, - раскатился гром. – Ты только сумку, Алёна, подержи, а то яблоки из неё сыпятся.

– Всё ясно: он отравлен! Посмотрите на синюшность его лица! – отозвалась Алёна.

– Так трясите его, трясите! – взвизгнул другой тонкий голос. – Это самое первое средство!

Костя понял, что сейчас неизвестные чудовища затрясут его насмерть, и постарался открыть глаза.

В узенькие дрожащие щёлки хлынул свет. Когда скатились первые слёзы, Костя увидел над собой потолок, обшитый вагонкой. С потолка свисал хрустальный плафон и тихо плыл вниз, грозя Костю раздавить.

Костя застонал и снова закрыл глаза.

– Очнулся! Очнулся! – запищали рядом. – Трясите же его, трясите!

Костя почувствовал мощную хватку под мышками и вдруг затрясся так, что понял: ещё минута, и его голова отвалится от позвоночника, как яблоко от ветки. Да, так и есть! Это яблоки с тупым стуком падают за окном! Он всё вспомнил! Он жив. Он в Копытином Логу. Он сейчас умрёт.

Костя хотел что-то сказать, но вышло одно утробное мычание. Он снова приоткрыл глаза.

Тряска прекратилась. На фоне вагонки возникло бледное лицо конопеевской аптекарши, большое, как одеяло. Рядом, столь же огромные, нарисовались губки сердечком Иды Васильевны и её пудреные морщины. Наконец эти видения заволокло багровой тучей, по которой в беспорядке плавали тусклые глазки и нос пуговкой.

Вдруг посередине тучи разверзлось жерло и окатило Костино лицо горячим душем.

– Это хорошо, что вы его опрыскали, Игорь Кондратьевич, - закричала Алёна. – У нас появилась надежда! Давайте разденем больного и начнём растирать его кожный покров. Пульс нитевидный, но прощупывается. Больной отравлен дигиталисом – вы только понюхайте эту бутылку!

Раздался ураганный, с треском, шум.

– Ну вот, понюхал я, - сказал после этого Бабай (красное лицо принадлежало, конечно, ему). – Вонь, как из сортира. Как он мог этого хлебнуть? Пацан, конечно, тупой крайне, меня ещё Кирюха Колдобин предупреждал. Выпить любит, тянет в рот всякую дрянь, вот и нализался. Всё ясно: притравили дачника как свидетеля, чтоб не мешал тёщу Смыковых убивать.

– Какую тёщу? – спросил Костя.

Хотя его сухие губы выговорили что-то другое, проницательная Ида Васильевна вопрос поняла и охотно ответила:

– Так убили же тёщу Смыковых! И в овраг сбросили – точно так же, как шурина Шнурковых. Тело нашли сегодня утром. Я к вам зашла, чтоб позвать посмотреть, а вас нет. Дверь была открыта…

Тёща… В путаной памяти Кости вдруг возник день приезда в Копытин Лог. Нарисовался и Кирилл Колдобин, указывающий на чей-то огород. В огороде, кажется, торчал женский круп в ситцах. Так вот где Костя увидел впервые эти голубые цветочки с розовыми листиками! На тёще Смыковых, которая полола грядки! И нынче ночью те же цветочки были на незнакомом трупе. Конечно, незнакомом – ту тёщу живой он видел один раз и только сзади.

Костя снова застонал.

– Что-что-что? – навис над ним Бабай.

Костя смолк. Он услышал, как Бабай снова набирает в рот воду. Лена-аптекарша взмолилась:

– Не форсируйте события, Игорь Кондратьевич! Видите, как он слаб. Ему нельзя пока говорить.

– Ясен пень, пацан что-то знает, - сказал Бабай. – Тут его оставлять никак нельзя – убийцы враз уберут. Лучше в КПЗ его посадить. Туда уж никто не доберётся – окон нет, а дверь я прикажу заварить.

Ида Васильевна ужаснулась:

– Вы с ума сошли! Не слышали, что ли, про нитевидный пульс? Молодого человека нужно срочно доставить в больницу!

– Не довезём ни в район, ни в Конопеево, - горестно вздохнула аптекарша. – Сами знаете, какие тут у нас ухабы. Он умрёт по дороге.

– Так давайте перенесём его к нам, - вызвалась Ида Васильевна. – Мы с Михаилом Пахомовичем обеспечим ему покой, уход, отличное питание.

Костя вспомнил варенье Петра Первого и испустил тяжёлый вздох.

– Нет, всё это не годится, - сказала Лена. – Надо доставить его ко мне. Я квалифицированный медицинский работник. Промою ему желудок, вколю, что надо, доктора, в конце концов, привезу.

– Идёт, - согласился Бабай. – Охрану я обеспечу. Сейчас же звоню в райотдел! Следственная группа до сих пор в овраге копается. Там осмотр закончим – и сразу к тебе, Алёна. А сейчас, женщины, тащите одеяло! Будем транспортировать потерпевшего.

Костя хотел возразить, но голос потерял окончательно. Как его сгрузили на одеяло, он не заметил, потому что снова погрузился в потёмки.

Иногда он приходил в себя. Тогда он видел над собой тусклое небо, какое бывает после большого дождя, мокрые листья и незнакомые лица, которые, покачиваясь, клонились к нему, заглядывали в лицо и произносили всякие глупости вроде «Глянь, дачника несут!»