Продается дом с кошмарами
Шрифт:
– Многие ещё полны сил!
– Ничем они не полны, проверено. Мне ты нужен - молодой, горячий, сладкий. Давно в наших краях такие не попадались. Недаром Ленка, на что рыбья кровь, сразу в тебя вцепилась. В лепёшку, говорит, расшибусь, а мой будет. Но я её, подлюгу, отважу!
Костя пожал плечами:
– Странно. Почему такой ажиотаж? Я знаю, в Конопееве есть молодые ребята.
– Не то! – сплюнула Клавдия Степановна. – Я нарочно третьего дня, чтоб тебя подразнить, таскалась туда на танцы. Не то! Пьянь, гопота. А ты вон какой Бова-королевич! Да и сам ведь любишь меня без
Видение Инессы - розовой, скользкой от пара, неотразимой – мелькнуло перед Костей в светлых сумерках, но тут же обернулось боярышниковым кустом.
– Вон уж и посёлок виден, дачи ваши, - проговорила Клавдия Степановна, указывая на острые скандинавские крыши. – Пойди, отдохни малость; ты такой сейчас бледный – краше в гроб кладут. А как совсем стемнеет, ко мне приходи, насовсем уже. Я на баяне тебе сыграю, баньку протоплю.
«Ага, а потом она скажет, на лопату садись – и в печку!» - с тоской подумал Костя.
Не прощаясь, он побрёл в сторону сторожевой будки. Но Клавдия Степановна его остановила, зацепив клюкой.
– Смотри, не обмани только – хуже будет, - предупредила она.
Её лицо ласково улыбалось, и никогда ещё не выглядела она такой старой.
Дача Колдобиных показалась в сумраке незнакомой. Костя несколько раз щёлкнул выключателем: как назло, света нет. Вечные проблемы с электричеством!
Он прошёл на кухню, достал усохший кусок хлеба, краковскую колбасу. От чая пришлось отказаться – спички снова пропали. Колбаса чистилась так плохо, что Костя даже вспотел. Разрезать её оказалось невозможно. Костя двинулся в розовую комнату, держа в одной руке хлеб, а в другой - отвратительный колбасный крюк. Чтоб откусить кусочек, колбасу приходилось рвать зубами с яростью бабуина.
Ужиная на ходу и невкусно, Костя всё же вернул себе телесную бодрость. Но душа его была нема, темна, едва жива. В ней вяло ворочалось единственное желание: покончить со всеми бедами, написав в милиции чистосердечное признание. Только вот в чём признаваться?
Когда Костя приметил, что за порогом английской гостиной торчат мужские ноги в лёгких, заляпанных грязью туфлях, он не удивился.
«Вот и Робинзон, ныне покойный. Как я и предполагал, - сказал он вслух, жуя колбасу. – Лежит, бедолага. Только поразить меня уже ничем нельзя! Как стемнеет, возьмусь за тачку. Каждый день всё у меня происходит в своё время - по расписанию, как у собаки Павлова».
Костя поднялся в спальню, из которой исходило голубоватое свечение. На столе сиял раскрытый ноутбук с горделивыми строчками «Часть первая. Глава 1». Далее следовало всё, что полагается, про Баррекра и зловонную жижу, а также «Спран криво улыбнулся и сказал: «Пришёл твой конец!»
«Что за лажа! – возмутился Костя. – Опять этот Спран! Кто же мне гадит? Просто невозможно творчески работать! Про Спрана я прошлый раз, как только увидел, сразу всё вымарал. А тут, полюбуйтесь, снова он возник, да ещё и сказал что-то, сволочь. Неужели это старуха Каймакова, продвинутый пользователь, чудит? Или аптекарша с хвостом? Или Робинзон пришёл, настучал фразу, спустился в гостиную и помер? Нет, это уж совсем чушь собачья!»
Костя удалил чужой текст и задумался. Несчастный Баррекр уже вторую неделю бедовал с жижей в сапогах и никак не мог сдвинуться с мёртвой точки. Почему? Ведь ещё в городе всё про него было придумано!
Костя высоко, как композитор Галактионов, воздел руки над клавиатурой и попробовал вообразить Баррекра. Однако тот, мелькнув размытой тенью, вдруг стал уменьшаться, блекнуть, скукоживаться, пока не превратился в крохотное пятнышко, вроде того, что остаётся, когда прихлопнешь мошку. Зато возникла одна очень простая мысль: «Электричества нет, а ноутбук сейчас работает от сети. Может, уже дали свет?»
Полный надежд, Костя стал теребить выключатель настольной лампы, потом вскочил и попробовал зажечь люстру. Никакого результата. Зато ноутбук работал отлично. Даже фраза «Спран криво улыбнулся» вновь прицепилась к Костиной писанине, пока он пытался оживить электроприборы.
«Нет, сосредоточенной работы в таких условиях не получится, – решил Костя. – Какой Баррекр, когда труп пора везти в овраг!»
Действительно, близилась полночь. За окном было темно, будто стёкла снаружи заклеили чёрной бумагой. Посвистывал ветер. «Это хорошо, что погода дрянь, - решил Костя. – Значит, все давно уже по домам сидят. Инесса топит баню. Не пойду сегодня к ней: у меня покойник. Это уважительная причина».
В овраге деревья шумели и маялись на ветру. Дорожку сплошь занесло палыми листьями. Тачка катилась бесшумно, и Костя так понадеялся на спасительный камуфляж глухой ночи, что потерял бдительность. Он шёл себе вперёд и думал о чём-то постороннем, далёком.
Знакомое дерево над тем краем обрыва, куда Костя обычно спускал трупы, было уже близко, когда негромкий голос прорезался почти над ухом.
– Полпервого только, а ноги уже затекли, - сообщил этот голос.
– Давно, Данила, ты в засаде не сидел, вот и разнежился, - отозвался другой.
Костя замер, как вкопанный. Ужас окостенил его, тьма заискрила перед глазами. Застыл он, как был, с поднятой ногой, и боялся сменить позу. Когда он не подозревал, что встретит кого-нибудь, то катил свою тачку беспечно и бесшумно. Но теперь малейшее его шевеление стало производить стуки, скрипы и шорохи. Как назло, и ветер начал стихать.
Духу на бегство не хватило; Костя только немного отступил назад, на боковую тропку. Кусты, разросшиеся за лето, смыкались над ней. Улучив один из последних шумных вихрей, Костя вместе с тачкой влез в эту колючую чащу.
«Теперь осталось ждать. Теперь только бы не чихнуть!» - дрожа, заклинал Костя.
Один из участников засады как раз то и дело чихал, хотя тоже пробовал сдерживаться. Этот чих был страшно близок. Особенно пугало, что чихающий не был виден. Что это за люди? Где они? Сколько их? Кого они караулят в кустах у самого обрыва? Ведь именно из кустов ветер доносил до Кости вонючие струйки сигаретного дыма и разговоры полушёпотом.
– Замёрз, как цуцик, - жаловался один. – Явится этот гад, я его первым делом для сугрева так отмутызгаю, что небу станет жарко.