Продана
Шрифт:
— Что будешь пить?
— Я буду то же, что и вы.
Мой ответ был незамедлительным. Инстинктивным. Он шагнул к моему стулу и пальцами приподнял подбородок, заставляя смотреть на него.
— Начиная с этого момента, ты должна принимать свои собственные решения.
Мои глаза закрылись, и голос задрожал.
— Я не уверена, что знаю, как это делать. Разве вы не можете просто решить? Доминик всегда решал за меня.
— Это и есть частью проблемы. Я собираюсь научить тебя делать собственный выбор.
Его прямой ответ дал мне мужество
— Почему неправильно то, что Доминик помогает принимать решения? Он учит меня, как быть хорошей женой.
Повисла небольшая пауза, прежде чем Эштон ответил, но когда он заговорил, я отметила тон его голоса, который различала слишком хорошо. Недовольство.
— Это второй раз, когда я слышу это от тебя. Он не учит тебя, Елена, он контролирует тебя — это большая разница. Пока контроль у него, ты остаёшься с ним, и неважно, как плохо он относится к тебе.
— Он неплохо относится ко мне, — прошептала я, потому что многое из сказанного Эштоном имело смысл, создавая в свою очередь множество вопросов, для обдумывания которых у меня тогда не было времени.
— Да неужели? Сколько раз ты плакала из-за того, что он сказал или сделал перед вашим расставанием?
Я сидела, оглушённая тишиной. Доминик заставлял меня плакать по крайне мере три раза в день — большую часть дней даже чаще. На самом деле, я не любила плакать или слушать его оскорбления, но знала, что это будет происходить и дальше, пока я не исправлюсь. Я моргнула и подняла глаза на Эштона, не будучи уверенной, что мне ответить.
— Я думаю, ты только что ответила на мой вопрос. Теперь я спрошу снова, что бы ты хотела выпить?
Я знала, что Эштон не отстанет от меня, пока я не приму решение, поэтому тихо спросила:
— Можно мне бокал красного вина?
Было приятно выбрать что-то самой, особенно когда меня не упрекнули в неправильности выбора.
— Это я могу, — он улыбнулся и подошёл к столику для закусок со стаканами и различными бутылками, и налив два бокала, принёс один мне, после взял свой и сел на стул прямо напротив меня. Мы передавали блюда друг другу, наполняя наши тарелки. Всё выглядело так аппетитно.
— Всё такое замечательное, — сказала я, разворачивая салфетку на коленях.
— Спасибо. Это приготовила Джулия.
— Джулия?
Он улыбнулся.
— Моя экономка. По большей части я сам готовлю для себя вечерами, но иногда, если занят, это делает она. И сегодня я хотел, чтобы вместо готовки у меня было время поговорить.
— Поговорить о чём?
— О чём захочешь.
Эштон передал поднос с курицей. Взяв кусочек, я закончила заполнять тарелку. Комната погрузилась в тишину, я чувствовала знакомый прилив смущения, прежде чем признаться:
— Мы с Домиником никогда не разговаривали.
— Дай угадаю. Он не хочет делать ничего, кроме как поесть, а после заняться чем-то ещё.
Я вздрогнула, когда он сказал «чем-то ещё». Моя сексуальная жизнь — не то, о
Меня захлестнул стыд. Эштон, должно быть, заметил, так как выражение его лица смягчилось. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но я опередила его.
— Обычно шла игра, которую он хотел посмотреть. Поэтому он всегда ел быстро, чтобы не пропустить её.
— Ты смотрела игры с ним?
— Нет, я должна была убрать всё после ужина, постирать, и приготовить ему обед.
— Так ты была его рабыней.
Я ахнула.
— Нет! Он мой муж, это моя работа — заботиться о нём.
Его брови сдвинулись.
— Но ты работала в закусочной, не так ли?
— Ну, да. Я должна была помогать оплачивать счета.
— Да, он точно тратил свою зарплату на оплату счетов, поэтому он и занял деньги у меня в первую очередь. Господи, Елена, сейчас не 1950-тые. У тебя есть работа вне дома. Это также не работа — заботиться о нём. Что он делает для тебя — это плохое обращение.
— Доминик никогда не поднимал руку на меня, — с презрением ответила я.
— Возможно, он не бил тебя, но чтобы обидеть кого-то, не всегда нужны кулаки.
Комментарий Эштона повис в воздухе, и парень откусил от курицы. Мы ели в тишине, холодная атмосфера резко контрастировала с более ранней лёгкой беседой, и всё это время я сидела и переваривала его слова. Голос в моей голове, который я не слышала долгое время, кричал мне, что Эштон прав. То, что Доминик делал и продолжал делать по отношению ко мне, не имело ничего общего с любовью. Это было искажено и ошибочно.
Этот голос был тих на протяжении нескольких лет. Когда мы только поженились, я хотела порадовать моего нового мужа, так что было легко отодвинуть эти мысли в сторону; убедить себя в том, что я довольна своей ролью. Мне нужно было быть хорошей женой, а я не могла сделать этого, если бы позволила голосу осуждать меня. Но сейчас голос вернулся, и из-за того, что Эштон озвучивал мысли, которые я с таким усилием избегала, становилось всё труднее и труднее игнорировать его.
— Елена?
Я подняла глаза. Эштон закончил с едой, но всё, что делала я, это гоняла еду по тарелке. Он поставил бокал и откинулся на спинку.
— Хочешь поговорить об этом?
Это ощущалась неправильно, словно разговаривая с Эштоном, я предавала Доминика, так что я продолжила ковырять еду, на этот раз заставив себя съесть немного. Уголком глаза я заметила, что Эштон ждёт. Что-то подсказывало мне, что он не опустит эту тему. Можно ли считать это предательством, если именно из-за Доминика я оказалась в этой ситуации?