Продана
Шрифт:
Первые сутки можно было описать словом «неловкость». После двух моих срывов, которые были совершенно неловкими, я не ожидала, что он поцелует меня в макушку. Да, это могло означать, что он хотел успокоить меня, но снова-таки, я и предположить не могла, что простой поцелуй ускорит наплыв охвативших меня чувств. Утонув в них с головой, я выбежала из комнаты, словно идиотка. После этого инцидента не было никакого шанса, что Эштон снова прикоснётся ко мне. Не то, чтобы я думала о повторении, конечно.
О, кого я обманываю?
Конечно, я думала о повторении. Мой
Но с этими мыслями пришло и осознание вины. Вины из-за того, что на такие мысли у меня не было права. Моим мужем был Доминик. Было неправильно так страстно желать другого мужчину.
Ни разу за две недели Эштон не упоминал об инциденте, произошедшем тем вечером, и не пытался повторить его. Я иногда думала, что отношение Доминика ко мне было ошибкой, и сомневалась, что наберусь храбрости чего-то уверенно потребовать, когда вернусь домой. Но я впитывала всё, что давал мне Эштон, зная, что его внимание — лучшее, что я получала.
Но было и то, от чего я не хотела отказываться по возвращению домой. Например, уборка после ужина, или пропуск нового фильма, потому что Доминик не захотел взять меня с собой. Я становилась более независимой. «Наберись храбрости» — так говорил Эштон. Мелочи, вроде выбора блюда на ужин, или фильма, который мы будем смотреть, давались легче, чем раньше. Эштон даже взял меня на ужин в один из его ресторанов и познакомил со своими сотрудниками.
Моим первым чувством была паника. Доминик без проблем мог объявить о своём недовольстве нашим совместным ужином на весь ресторан. Если на то пошло, я изо всех сил пытаюсь вспомнить время, когда мы ели не спеша. Доминик всегда сидел от меня настолько далеко, насколько это было возможно, уделяя больше внимания официанткам, чем мне, и не стеснялся этого. Нередко флиртовал с ними, даже просил номер телефона, а иногда оставлял им свой. Это смущало их и заставляло задаваться вопросом, кем ему прихожусь я, хоть я и сидела напротив с таким же обручальным кольцом на пальце, как у него. Я никогда не заказывала еду сама. Если мне не понравилось заказанное им блюдо, я знала, что надо сидеть тихо. Однажды, вскоре после того, как мы поженились, я совершила ошибку, высказавшись, и в ответ он посыпал перцем всю мою еду и заставил меня съесть это. Мне удалось проглотить лишь около четырёх кусочков прежде, чем извиниться и выйти в туалет. Там меня вырвало, за что я была наказана, когда мы вернулись домой.
Тем не менее, в своём собственном ресторане, в окружении людей, которым он доверял и уважал, глаза Эштона кричали о гордости. Я не привыкла к такому. Это было чуждо для меня. Всё в этом мире было для меня ново. К тому времени, когда нам принесли первые блюда, я расслабилась. Возможно, виной тому была пара бокалов вина. Весь вечер был приятным до мозга костей. Большую часть Эштон говорил, а я слушала. Я многое узнала о нём, и мне это понравилось.
Поначалу Эштон находился дома весь день, иногда выезжая на поручения или чтобы забрать бумаги, но большую часть времени проводил со мной. Безусловно, это не могло продолжаться долго, и он вернулся к привычному
В тот момент, когда слова сорвалась с его губ, я вспомнила, что ни разу не делала упражнений с тех пор, как ушла от Доминика. Даже когда я была дома, физическая нагрузка всегда, хотя бы немного, присутствовала в моей жизни, — пускай это была всего лишь быстрая ходьба на работу и обратно. Добавьте тот факт, что здесь я ела больше, — и еда была сытнее, — и я почти могла почувствовать лишний вес на животе и бёдрах. Меня сжало холодными тисками, когда я осознала, что Доминик заметит это, и непременно выскажется.
Возражение Эштона всё ещё плясало в голове: «Тебе не надо худеть. Не для этого я привёл тебя сюда. Прекрати позволять идиотским комментариям Доминика влиять на твою самооценку. Остальной мир видит тебя иначе».
Сегодня вечером мы направляемся на ужин к его родителям. От одной мысли об этом меня мутило, отчасти потому что я не понимала, почему меня пригласили. Я была временным неудобством для Эштона. Знакомство с родителями точно не входило в программу для временных гостей.
Стоя на кухне и глотая воду после пробежки на беговой дорожке, я услышала звук открывающейся двери гаража, и через минуту вошёл Эштон. Увидев его, я практически проглотила язык. Я бы многое отдала за то, чтобы быть той сексуальной женщиной, к которой он бы возвращался домой каждую ночь, и такой сексуальной, чтобы мужчины сходили с ума только от мысли о ночи со мной. Я давно поняла, что такие мужчины, как Эштон Хоуз, не были предназначены для кого-то столь простого и невзрачного, как я. Но это не означало, что ожог от разочарования был менее болезненным каждый раз, когда оно поднимало гадкую голову.
— Готова к вечеру?
Его вопрос застал меня врасплох, и, пытаясь выиграть немного времени, я вытащила ленту из волос, позволяя им упасть на плечи.
— Вы уверены, что хотите познакомить меня с родителями? Вам стоит признать, что наша ситуация необычная.
Он шагнул вперёд, вторгаясь в моё личное пространство, и сложил руки на груди. Его взгляд был мрачен.
— Елена, мы проходили через это. Мои родители уже знают о ситуации. Речь идёт не о знакомстве с ними. Дело касается необходимой помощи тебе.
— Я уже поняла, что Доминику нужно относиться ко мне лучше. Вы помогли мне это понять.
— За исключением единственной вещи, которую ты выучила, что он не должен относиться к тебе, как к рабыне, ты готова уйти от него?
Я покачала головой. Желание опустить глаза в пол было огромным, но я остановила себя как раз вовремя. Эштон научил меня, что если я не хочу, чтобы люди использовали меня, мне необходимо показать, что я не боюсь.
— Как я могу? Он единственный, кто хочет меня.