Проданная невеста
Шрифт:
Пожилой китаец прямо посмотрел на Дорана Уинтона, и глаза их встретились.
— Ладно, Лэун, ты выиграл! — сказал Уинтон. — Вот уж не ожидал встретить тебя в Англии.
— Я приехал, мистер Уинтон, — ответил китаец, — за тем, что принадлежит мне.
— Это вопрос спорный, — заметил Уинтон, — но ты сделал умный ход, похитив мою жену. Ты не причинил ей зла?
В последних словах прозвучала угроза, и Лэун ее услышал.
— Она в безопасности, мистер Уинтон, — отвечал китаец. — Цело пи то, что ценнее одной или даже дюжины жен?
—
— Я глубоко унижен недоверием вашей чести ко мне, — прошипел китаец с почти издевательской любезностью, и в глазах у Дорана вспыхнули искры гнева.
— Ты никогда не давал мне оснований доверять тебе, — сказал он, — и отлично понимаешь, почему я не доверяю тебе сейчас.
Он взглянул на Чанга, который стоял, прислонившись спиной к стене, и держал какой-то довольно большой сверток. В правой руке у него был пистолет, направленный на Лэуна.
На мгновение настала тишина. Двое китайцев встали радом друг с другом и смотрели на Лэуна, ожидая указаний.
Лэун неожиданно рассмеялся.
— Всегда у вас козырь в рукаве, мистер Уинтон!
— Возвращаю комплимент, — сухо проговорил Уинтон. — Ну, так где же моя жена?
Лэун кивнул, и один из его телохранителей отодвинул бисерную занавеску.
Уинтон направился туда. Остановился возле занавески и сказал:
— Я уверен, что Чанг справится, но на всякий случай имейте в виду, что если его здесь не окажется, когда я. вернусь, то у меня тоже есть пистолет.
Не дожидаясь ответа, он последовал за китайцем по длинному проходу. Шел и молил небеса, чтобы риск не оказался напрасным.
Единственное, что имело значение, это спасение Эйлиды.
Глава 7
Эйлида испытывала все более сильный страх.
Время явно шло к вечеру, солнечный свет слабел. Очень мало воздуха проникало в комнату через окно. Эйлиду мучила жажда, но никто не заходил к ней с тех пор, как ее заперли здесь.
Она присела на низкую кровать; напряжение не отпускало ее, и Эйлида только и могла, что слушать и молиться, чтобы Доран чудом спас ее.
Издали доносились какие-то голоса, должно быть, из опиекурильни; Эйлида была уверена, что и тошнотворно-сладкий запах проникает к ней в комнату оттуда же. От этого запаха становилось все труднее дышать, и Эйлида молилась все жарче, чтобы ее освободили до наступления темноты.
«Спаси меня, Доран… спаси!» — без устали повторяла она про себя.
Потом она вдруг испугалась, что он вообще не намерен ее спасать… или не захочет платить назначенный выкуп.
Где-то в глубине сознания сохранились слова отца: «Никогда не следует платить похитителям или шантажистам — это лишь побуждает других преступников подражать им».
Что, если Доран придерживается таких же принципов и, станет грозить китайцам возбудить против них дело в суде? Ведь на это уйдет немало времени.
К тому же она была убеждена, что ему неизвестно, где ее прячут. Китайцы предложат Дорану оставить выкуп в условленном месте или назначат ему тайную встречу. Возьмут у него деньги, а ее не освободят.
Что же ей делать? Господи, что ей делать?
Она была достаточно разумна, чтобы не кричать и не биться о стены, — никто на это не отзовется, меньше всего те, кто дурманит себя в опиекурильне. А китаец с косой или его товарищ силой заставят ее молчать.
Надо только молиться и ждать.
Эйлида закрыла лицо руками и подумала, какое счастье было скакать вместе с Дораном на его великолепных лошадях.
Как замечательно было спорить с ним за обедом о вещах, которые ей раньше ни с кем не доводилось обсуждать, разве что иногда с отцом.
Доран очень начитан и при этом опирается на свой большой жизненный опыт.
«Ну почему я не попросила его рассказать мне о себе?» — сожалела Эйлида.
Думал ли он о ней, возвращаясь сегодня в Лондон? Скорее всего нет, ведь ему нужно было править лошадьми и сосредоточиться на этом. И вдруг каким-то незаметным, коварным образом к Эйлиде вновь подкралась мысль о любви Дорана к некой неведомой красавице.
Мысль об этой другой, не похожей на нее женщине причинила ей почти физическую боль в сердце.
Эйлида не спрашивала себя, почему у нее болит сердце, оно просто болело, и все. Болело и делало ее еще несчастней.
Потом она вдруг начала вспоминать вычитанные в одной из отцовских книг рассказы о пытках, которые китайцы в прошлом применяли к заключенным.
Например, ужасная «Смерть от тысячи ран», когда человека, совершенно обнаженного, подвешивали в рыболовной сети, и острыми ножами вырезали куски мяса из его тела.
Такими же ножами, какой прикладывал ей к горлу китаец с косой.
Вспомнила Эйлида и о том, что если с выкупом медлят, китайцы посылают каждый день то ухо, то палец жертвы ее мужу, отцу или опекуну до тех пор, пока не получат деньги полностью.
Все это было так страшно, что Эйлида вскочила и попыталась открыть дверь, хоть и знала, что усилия ее бесполезны.
Дверь была крепко заперта; Эйлида присмотрелась к окну — нельзя ли до него добраться, а потом вылезти из комнаты.
Она подняла руки, но окно находилось слишком высоко и к тому же было очень маленьким, не протиснешься.
«Что же делать? Что делать?» — снова и снова повторяла Эйлида.
В двери повернули ключ.
На мгновение она оцепенела от ужаса, решив, что китайцы пришли ее пытать.
Потом дверь распахнулась, и на пороге появился Доран.
Эйлида не поверила своим глазам.
Однако он вошел в комнату и, казалось, заполнил ее собой — и Эйлида поняла, что это правда. Он здесь, ее молитвы услышаны!
Она громко вскрикнула и бросилась к нему.
— Ты пришел… Ты пришел… пришел! — кричала она.