Проданная зверю
Шрифт:
— Теа…
Неизвестность помноженная на безысходность давила. Все, что мне оставалось — ждать его звонков и непонятных ужинов, которые приводили только к общему апокалипсису. Я тоже портила жизнь Зверю — он сам признался. Вопрос только в том, когда ему надоест это «изысканное удовольствие».
Губы растянулись в злой усмешке.
— …Теа, — в который раз позвал Банни.
— М? — я полезла в холодильник и достала коробку с лентой. — У меня для тебя королевские трубочки.
Банни вздохнул, поджав губы, но долго молчать не мог:
— Теа, может с ним все же… попробовать как-то договориться?
— Думаешь,
— Зная тебя — нет, — посмотрел он на меня в упор.
— Я купила записывающее устройство в виде кулона, — подцепила крышку и потянула с коробки, — и он меня раскусил.
— Тот новый кулон?! — Банни схватился за голову. — Ты ненормальная? Повезло, что вообще вернулась!
Может быть. Я невозмутимо вытащила кремовую трубочку в пудровой глазури и плотоядно вонзила в нее зубы. Скорее всего, основной удар на себя принял то ли столик, на котором был накрыт ужин, то ли плазма… Только потом, когда осталась в тишине салона автомобиля, почувствовала, что из груди будто выдрали что-то. Что-то особенное… Зверь не только забирал мое время, когда ему вздумается. Эта метка что-то делала с нами обоими. И это пугало гораздо сильнее, чем его угрозы.
— Шейн таскал меня к нему днем выпрашивать колье с бриллиантом.
— То самое?
— Он не дал. Сказал, оно для особенной женщины.
Банни прикрыл глаза, качая головой:
— Урод.
— Возьми трубочку, — улыбнулась я.
— Угу, а потом три недели на беговой дорожке, — закатил друг глаза. — Это на тебе, сучка, ничего не откладывается.
— Ешь, — впихнула ему лакомство. — На тебе тоже, ты просто истеришь вечно.
— Не я, а Кейв, когда я не влезаю в дизайнерские шмотки. — Он покорно откусил.
Я одобрительно потрепала его по волосам и обняла:
— Люблю тебя.
— И я тебя, — чмокнул меня губами, измазанными кремом. Но стоило отсмеяться, он серьезно посмотрел мне в глаза: — Я сделаю все, что скажешь. Скажешь уехать — уеду. Скажешь остаться — останусь.
Я какое-то время смотрела на него, улыбаясь, но веселье длилось недолго.
— Я сожалею, что втянула тебя во все это.
— Теа… — снова начал притягательно хмурится он, но я помотала головой:
— Ты сказал, что сделаешь все.
— Не брошу, — и он сжал губы, привычно обозначая конец переговорам. — Только попробуй сбежать — не прощу никогда!
Я обессилено свесила голову. Накатила дикая усталость. Зачем жизнь меня сначала научила везде прошибать двери самой, без помощи и поддержки? Чтобы привести в итоге к железобетонной, об которую разве что голову расшибить? Или попробовать договориться, как предлагает Банни? Проглотить унижения, потерю свободны… и договориться.
Он уже ушел спать, а я вышла на балкон и вдохнула полной грудью. Слишком люблю свою жизнь, за которую рвала жилы столько лет. За эту ночь, за этот балкон и парк перед глазами с цветными фонариками-бусинками на нитях аллей… И чувство завершенности, полноценности и уверенности в завтрашнем дне. Все это — мое. В груди снова глухо запульсировало пустотой, и я потянулась к мобильнику:
«Пообещай, что ничего не сделаешь Банни. Он ничего не знает».
Зверь сказал, что знает обо мне все. Только что мне его обещания, даже если он до них снизойдет?
«Пообещай, что бросишь курить».
Мобильник чуть не выпал из рук. Я закусила губы и задышала чаще, оглядываясь. Он меня что… видит?
«Я вижу только балкон».
Представить его, стоящим рядом, оказалось просто. Я уселась в кресло и забилась в угол, привычно вжавшись в спинку.
«Не кажется, что это уже перебор?»
«А кулон с камерой тебе не кажется перебором?»
В груди заныло сильнее, и в горле стал комок непонятной горечи. Я медленно затянулась и выдохнула облако дыма.
«Моя дурная привычка в обмен на Банни? Серьезно?»
Он ведь обещал, что мне придется торговаться.
«Я ничего не сделаю твоему другу. Обещаю».
Я ничего не обещала в ответ.
«Какая тебе разница, буду я курить или нет?»
«Не переношу запаха сигарет… тем более от своей особенной женщины».
27
— Вот здесь мы подошьем… — Весмер Туччи, дизайнер Лоуренса Кафарелли, уже час наворачивал вокруг меня круги, а я стояла в тяжелом свадебном платье, которое должно дополнить то самое колье. — Белла…
Непонятного тепло-серого цвета, в утреннем свете оно сияло камнями так, будто было стеклянным, а на его поверхности рассыпали бриллиантовую крошку. Корсет выгодно подчеркивал грудь и настолько плотно обтягивал талию, что дух захватывало во всех смыслах.
Мы с мистером Туччи были вдвоем в офисе Кафарелли, выделенном «Тэйваль». Еще слишком рано, сотрудники пока не пришли, и в утренней тишине ничто не мешало осознавать, что это действительно происходит со мной — легендарный создатель самых дорогих нарядов действительно шьет для меня…
На каждый уголок здесь хотелось молиться, как на икону. В одном ждала своего часа весенне-летняя коллекция — слышала, для ее презентации куплен целый курорт на горном побережье. В противоположном — несколько столов, заваленных эскизами к неделе моды.
— Мистер Шейн, — ответил на входящий Туччи, — мы закончили.
Я повернулась к зеркалу. Волосы мне собрали в пучок, и уже было понятно — это лучший вариант прически. К счастью, теперь я могла себе это позволить — метка исчезла без следа, даже шрамов не осталось. Я обнаружила это сегодня утром. Отражение невероятно вдохновляло — хотелось радоваться, позабыв обо всем, что случилось. Обманывать себя и обещать, что впереди только так, как я мечтала, невероятно приятно. Черт с ним, с очередным предстоящим мне вечером, сегодняшний день точно мой!
— Можно другу отправить? — обернулась к Туччи.
— Эх, нет, — пожал он плечами, извиняясь. — Коммерческая тайна.
— Окей, — улыбнулась в ответ. Банни придется подождать недели моды.
— Нравится?
— Вы шутите? — улыбнулась шире. — Я на грани обморока от счастья!
— Стой-стой, не падай, — рассмеялся он. — Еще помнешь!
Я смущенно закивала, закусив губы, и Туччи осыпал меня комплиментами, уверяя, что мы с этим платьем оба произведения искусства.
Когда позади хлопнули двери, я была готова увидеть даже Шейна. Понятно, что вице-президента «Тэйваль» стоило опасаться, и это было в моих планах. Но, обернувшись, я раскрыла широко глаза, онемев. Улыбка сползла с лица.