Проданная
Шрифт:
Голос Тимона был по-прежнему ровным. Он казался совершенно уверенным в своих словах, в своей правоте. В том, что имеет право это говорить.
— Я приказываю.
Мне почему-то казалось, что медик улыбался:
— Простите, господин, но здесь бессильны даже вы. Здесь приказывают природа и наука. Если я попытаюсь отменить действие препарата, эта рабыня просто умрет. Нельзя прервать лечение. Если, конечно, вы не дорожите ею… — Тимон не договорил. Но я хорошо понимала, что он блефует. Причем, достаточно нагло.
— Господин Невий, какая неожиданность увидеть вас здесь.
Управляющий.
— Огден, мне нужна эта рабыня сегодня же. Немедленно.
Я рисовала себе, что управляющий согнулся, поджал руки жестом барыги. Как Сальмар Дикан. Надеюсь, дела торговца идут все хуже и хуже.
— Я уже имел честь докладывать, что эта рабыня серьезно больна, мой господин.
— Я слышу об этом уже четвертый день.
— У нее поражены легкие. Она несколько часов просидела под вентиляцией.
— Сбежав! — Невий повысил голос. — Не забывай об этом, Огден.
— Увы, ваше высокородие. Но это не отменяет болезнь. Я отвечаю за ваше имущество, мой господин. Эта рабыня стоит пять тысяч геллеров. Практичнее дождаться ее выздоровления. И тогда она будет полностью к вашим услугам.
Внутри все оборвалось. Я не могла даже представить, что все начнется снова.
— Она нужна мне сейчас.
— К чему такая спешка, мой господин? В доме много прекрасных девушек.
— Не твое дело. Продать, подарить. Не все ли равно? Я волен делать то, что хочу.
Повисла пауза. Тишина стала звенящей. Даже медик перестал греметь своим барахлом. Я слышала лишь чье-то шумное сопение, плевать, чье.
Наконец, заговорил Огден:
— Мне жаль, мой господин, но я должен напомнить, что вы не имеете права отчуждать имущество без согласия вашего высокородного отца. Ни продавать, ни дарить. В любом случае вам придется дождаться его возвращения. Или делегировать согласование мне, если угодно. Я свяжусь с господином и улажу все формальности.
Послышалась возня. Мне представлялось, что Невий схватил управляющего за грудки и тряхнул. Еще и еще. Сопение, шелест ткани, шарканье ног. Удаляющиеся стремительные шаги, писк закрываемой двери.
Снова тишина. Долгая, тягучая. Голос медика:
— Ты в порядке?
Наверное, Огден кивнул, но молчал.
— Кажется, ты в полном дерьме… Что будешь делать?
Опять пауза, заполненная только шелестом материи. Наконец, управляющий ответил:
— Нужно тянуть до возвращения господина.
— Когда он возвращается?
— Точно не знаю. Полагаю, не раньше, чем через неделю. Продержишь эту рабыню на лекарствах до его возвращения. Чтобы неизменно Невий находил ее вот в таком виде.
— Невозможно. Завтра пятый день, лечение будет закончено. По большому счету, она уже здорова. Я могу отключить ее прямо сейчас.
— Делай, что хочешь. Но до приезда отца этот сопляк должен видеть растение. Я между молотом и наковальней! Я не могу отдать эту девку, но и запретить Невию
— Не похоже на тебя. Обычно ты думаешь на десять шагов вперед, — кажется, Тимон недоумевал. — А уж чтобы мальчишке удалось так запросто тебя запутать… Стареешь?
— Сам не понимаю. Ну? Что ты хочешь услышать? Да, я обделался! Невий никогда не лез в тотус господина. Нужно замять это дело. Так, будто рабыня ни при чем. Пусть лучше думают о его высочестве. Отношения между господами не самые лучшие. Будет неправильно, если отец и сын повздорят из-за какой-то девки. А они повздорят. Это недопустимо. Надеюсь, у сопляка хватит мозгов промолчать об истинной причине недовольства принца Эквина. В конце концов, он сам нарушил отцовский запрет.
— А если не хватит? Он же осмелился. Едва ли думал о последствиях.
— Должно хватить. Иначе в нем мозгов еще меньше, чем думают.
— Но я не могу держать рабыню в таком состоянии. — Мне представлялось, что Тимон качал головой. — Она может пострадать. Не проснуться, в конце концов. Пять тысяч геллеров…
Вновь пауза.
— А это многое бы облегчило…
Если бы я могла — закричала. Хотелось бежать, но тело оставалось совершенно неподвижным, немым. Я не могла сократить ни единый мускул. Лежала, как мертвая, но обострившийся слух ловил каждый звук. Это было так страшно, будто меня заживо уложили в могилу. Управляющий мог в любой момент отдать приказ убить меня. Прямо сейчас. Завтра. Через неделю. Днем или ночью. В сумерках или на рассвете. Когда угодно. И я ничем не могла защититься. Ни словом, ни жестом. Не могла даже кричать или рыдать.
Кажется, медик тоже недоумевал:
— Ты сейчас серьезно? То есть, обделался ты, а вину хочешь спихнуть на меня? Если рабыня умрет — спросят с меня.
Тишина. Сопение. Шелест ткани, будто ее оглаживали ладонями.
— Да все я понимаю… Я чуял, что из-за этой рабыни будут проблемы. Еще там, на Саклине. Веришь? Бывает так, когда чуешь.
Медик вновь загромыхал своим барахлом, в воздухе поплыл тягучий химический запах.
— Бывает… Но, кажется, у господина к этой рабыне особое отношение. Нет? Тем более, если он запретил стерилизовать ее. Похоже, это что-то да значит…
— Похоже… Но я не возьмусь ничего утверждать. Господин не имеет таких склонностей. Вчера оно было, это особое отношение, а по возвращении — уже не будет. Посмотрим. Я был бы рад, если бы господин забыл о ней. Сейчас главное — к его приезду не нажить новых проблем.
Тимон хмыкнул:
— Это точно.
Кажется, Огден вышел. Я слышала удаляющиеся шаги, писк двери. На несколько мгновений стало совершенно тихо, но я вновь услышала возню Тимона где-то в отдалении, будто за перегородкой или в смежном помещении.