Продавец басен
Шрифт:
— Кто такие «блуждающие души»?!
— Это мы, — сказала Ева. — Игроки. Узнаю эту терминологию…
— А на блуждающих душ мои чары не действуют! Только на тебя, ты один им уступил!
— Сиви, — сказал Акимыч, — я тебя уверяю, подойди к любому блуждающему, кинь ему такую золотую квестовую табличку — и он моментом очаруется так, что мало не покажется!
— Я не могу! Я могу просить только того, кто находится во власти моих любовных чар!
— Я не уверен, что я под ними нахожусь, — сказал я. — Ты мне просто так, сама по себе очень нравишься.
—
— А мне вот интересно, — сказал Лукась. — допустим, мы найдем похитителей и спасем бабушку. Что помешает похитителям снова провести этот самый ритуал и опять бабушку украсть?
— Бабушка сменит истинное имя, тогда они не сумеют больше узнать ее.
— Ну, вот и славно, — сказала Ева. — Сиводушка, мы готовы тебе помочь!
— Да! — сказал я. — Конечно!
— Без вопросов! — поддержал Акимыч.
— Ладно, — сказал Лукась. — Хотя это все — безрассудная авантюра, которая завершится полным фиаско.
Золотая табличка всплыла и мигнула. Текст на ней поменялся.
«История Сиводушки. Найдите и спасите бабушку Сиводушки, девятихвостую лису Белогрудку. Срок исполнения — 2 месяца 17 дней».
Ева придирчиво расспрашивала Сиводушку о месте расположения Стрижиного Обрыва, о подробностях битвы, о том, что Сиводушка могла видеть и заметить. В реале она, наверное, была следователем. А я чихал. Сперва тихо и редко, потом часто и так громко, что стекла звенели. Прогулки под дождем сделали свое дело — на моих жизнях красовался дебафф сильной простуды. Все мое сопротивление холоду оказалось бессильным, хотя, может, тут нужно было сопротивление воде?
— Так невозможно работать! — поморщилась Ева после очередной канонады. Она порылась в инвентаре и протянула мне пузырек с чем-то красным. — Выпей. Но учти, это сильное снотворное, потом тебя на час вырубит.
«Сонная малина. Снимает травмы простудных болезней.»
— А ты аптекарь? — слегка заволновался Лукась.
— Я — алхимик! Нимис, вылакай это и уйди куда-нибудь отсыпаться, от тебя сейчас все равно никакого толку.
Я выпил содержимое пузырька — оно оказалось ну очень малиновым — и едва добрался до постели, как отрубился.
Проснулся я, когда дождь уже закончился и обе луны пронзительно сияли в окно. Снизу раздавались голоса.
— А где Сиводушка? — спросил я, оглядев компанию в столовой.
— Наревелась и спать пошла в мою комнату, — сказал Акимыч. — Так что я у тебя ночую. Но ты не парься, одеяла какие-нибудь кинем, я на полу перекантуюсь, все равно же в реал выхожу.
— Хорошо, — сказала Ева. — Итак, план действий у нас следующий. Сейчас все, кто могут выходить из игры — тут она кинула суровый взгляд на Лукася, — выходят, и начинают шерстить интернет по запросам «квест на девятихвостую лису», «таосаньские квесты с лисами», «поймали лису» и тому подобное. Все, что находим, фиксируем и изучаем. Любые крохи информации бесценны.
— Ребят, — сказал я. — Тут такое дело. Раз уж мы вместе будем сейчас работать, то я должен вам кое-что сказать.
— Если ты о том, что ты не можешь из игры выйти, — то мы знаем. — сообщила Ева.
— А как вы узнали?
— Сиводушка сказала.
— А я и так знал, — сказал Акимыч. — Я же не слепой и не тупой, вижу, что ты тут круглосуточно.
— И я знал, — сказал Лукась. — Ты не прыгал, как прочие попрыгунчики, а достойно спал всегда в своей постели, как полагается приличному человеку.
— Ты в криокоме или просто на жизнеобеспечении? — спросила Ева.
— В криокоме.
— Сурово. И сколько тебе лет в реальности? Сто?
— Скоро девятнадцать исполнится.
— Матка боска Ченстоховска! Я сожалею.
— А мне двадцать два, — сказал Акимыч.
— Мне двадцать шесть, — сказала Ева. — И я как раз на жизнеобеспечении. Нет-нет, ничего такого, я здорова. Это добровольное осмысленное решение. И выйти я могу — просто это дольше и сложнее,чем обычно, мне запрос надо послать, и еще эти катетеры с питанием — бррр… Но сейчас я выйду.
— А так можно — на жизнеобеспечении без медицинских оснований?
— У вас, наверное, нельзя, а у нас — свобода. Lesto-хостелов в Варшаве не один десяток. Это в конечном счете выгоднее и удобнее, чем капсульные центры, и безопаснее — круглосуточный медицинский контроль все же. Да и нормально играть, когда тебя то и дело по таймеру выкидывает — невозможно.
— Тяжело вам, попрыгунчикам, — сказал Лукась. — Слава Амалее и всем богам, что я — нормальный человек.
— Ты вообще не человек, а программа, — отрезала Ева.
— А вы кто?
— А мы — люди!
— А вы откуда знаете?
— Мы, кстати, точно и не знаем, — быстро сказал я. — Не исключено, что мы — тоже. И ты, Ева, как католичка, особенно должна это понимать.
— Я вообще-то агностик! Но твои представления о христианской теологии кошмарны. Мы — люди, потому что у нас есть свобода воли, а согласно всем религиям — и бессмертная душа. А неписи — икусственный интеллект с предопределенными действиями. Хотя, конечно, многие протестанты верят в Предопределение тоже.
— А у меня что, душа смертная что ли? Я тоже бессмертен, и еще бессмертнее вас!
— Вообще-то Лукась прав, — сказал Акимыч. — Когда непись умирает, его ИИ достается другому персонажу.
— И что, вы помните свои прошлые жизни!?
— Ну так, — скривился Лукась. — Урывками. Я вообще юная душа, жил до этого воплощения только один раз, был младенцем где-то в Антии. Помер от глистов.
— Не понимаю, сказал я. _- Тебе на вид лет тридцать, а Альтраум создали гораздо позже.
— Нашему миру — сто девяносто семь тысяч лет! Именно тогда Безымянный Первобог снес яйцо мира в океан вечности!