Продавец сладостей. Рассказы. «В следующее воскресенье». «Боги, демоны и другие»
Шрифт:
Молодому человеку с такими склонностями нелегко было сдерживать себя — пальцы у него чесались, а рот наполнился слюной. И все же, положив в рот лишь малую толику того, что стояло перед ним, Джаган решительно отодвинул поднос.
Потом в дверях появилась его будущая теща, незаметно разглядела жениха и коротко сказала в пространство:
— Почему бы нам не перейти в дом?
Хозяин дома поднялся и сказал:
— Почему бы всем не войти?
И это тоже диктовалось неписаным законом. Хотя все прекрасно знали о цели их приезда, обеим сторонам полагалось держать себя свободно, не выказывая особого интереса или волнения. Все поднялись.
Гости вошли в главную комнату деревенского дома. В честь их приезда бесчисленные скамеечки, свернутые постели и всякие прочие вещи, стоявшие на ходу, были сдвинуты в угол и прикрыты большим ковром. На полу был разостлан другой ковер, огромный и полосатый; чтобы перебить запах, идущий из хлева, в комнате курились благовония.
«У этих городских странные привычки, они не умеют жить с домашними животными», — сказал отец невесты. Так, во всяком случае, передавала потом жена Джагана.
Джагану сцена действия показалась божественно красивой; на мгновение его охватила радость при мысли о том, что все это делается ради него (хоть им и распоряжался старший брат). Его усадили в центре, остальные расположились вокруг. Джаган все время думал:
«Вокруг столько народу, что я ничего не увижу. Пусть пеняют на себя — я потребую, чтобы невеста вышла еще раз».
Он прекрасно знал, что второго выхода не бывает и быть не может, но воображение его разыгралось, и он ничего не мог с собой поделать. За дверью послышались голоса. Джаган замер, решительно отвернувшись от брата. Где-то в доме вдруг заиграл аккордеон, и под нестройные звуки музыки низкий голос, слегка похожий на мужской (позже Джаган к нему привык), запел гимн Тьягараджа: «Силой одной мысли Рамы…»
— Это Амбика поет… Она очень боялась петь в присутствии стольких гостей, поэтому она и поет из другой комнаты. Она очень хорошо поет. Я выписал ей учителя из города.
Отец невесты назвал местечко, расположенное за шесть миль от их деревни. Джаган был не в том настроении, чтобы заметить, что они могли бы не беспокоиться об учителе. Пение прекратилось. В соседней комнате послышался шум, кто-то спорил, упирался, а потом оттуда вышла девочка с туго заплетенной косой и, улыбаясь, сказала:
— Амбика не хочет выходить. Она боится.
Гости принялись шутить и смеяться. Хозяин дома громко позвал:
— Амбика, Амбика, выходи… Мы тебя ждем… В наши дни бояться нечего.
Он повернулся к женщинам и сказал:
— Не
После всей этой подготовки в комнату, шелестя кружевным сари, вошла высокая девушка, повернулась лицом к публике и улыбнулась. Сердце у Джагана забилось.
«Совсем не такая, как на фотографии… Какая высокая! Не может быть…»
Но мысли его были прерваны хозяином дома.
— Это моя старшая дочь, — объявил он.
А высокая девушка сказала:
— Амбика сейчас выйдет.
Остальное Джаган не слышал. Он потерял интерес к высокой девушке, которая, оказывается, лишь возвещала о выходе младшей сестры. Наконец появилась и та, низко склонив голову и опустив глаза. Она шла так быстро, что Джаган не успел ее рассмотреть.
«Не низкая, не высокая, не худая, не толстая…»
Больше он ничего не мог бы сказать. Детали мешались, но общее впечатление было приятным, не то что с другими.
«Как же она узнает, какой я, если она так быстро идет? — размышлял Джаган. — Мне все равно, что скажет мой брат. Сейчас я буду смотреть, наблюдать и изучать. Мне все равно, что они подумают».
И он не мигая глядел на девушку. Ее густые волнистые волосы были заплетены в толстую косу и украшены цветами, на ней было множество драгоценностей и светло-зеленое сари, которое ей удивительно шло. Темная она или не очень? Кто знает? Глаза его туманились от счастья, и гляди он на нее не отрываясь хоть целый день, все равно он не смог бы сказать, какая она. В эти минуты тревоги и смятения она вдруг бросила на него быстрый, словно молния, взгляд, который волею судеб встретился с его взглядом, сердце Джагана дрогнуло, бешено заколотилось — и не успел он опомниться, как все было кончено. Публика встала, начала расходиться, видение исчезло.
Всю дорогу домой Джаган был погружен в свои мысли. Брат не пытался вывести его из задумчивости. До поезда оставалось еще два часа; запряженная быками повозка доставила их на маленькую станцию задолго до захода солнца и вернулась к себе в деревню. Джаган уселся на товарные весы, глядя вдаль на цепь гор за зелеными полями. Брат, нетерпеливо шагавший по платформе, остановился возле него и сказал:
— Что это они нас бросили здесь, да еще так рано?
Джаган только ответил:
— У них на то были, верно, свои причины. Я слышал, как младший брат говорил, что буйволам трудно в темноте возвращаться домой.
— Ага, ты их уже защищаешь? Значит, ты?..
Джаган робко кивнул, встал и с волнением спросил:
— А как они узнают? Наверно, надо было им сказать…
Брат застыл на месте.
— Надеюсь, ты не ляпнул им сдуру, что девушка тебе понравилась? — сказал он. — Нельзя себя ронять в их глазах.
— Нет-нет, — успокоил его Джаган. — Я все время был с тобой и никому ни слова не сказал, только попрощался.
Когда пришло время уходить, ноги его словно приросли к полу. Он с трудом отдирал их и шел медленно, как улитка, — он все надеялся, что она выглянет из дверей, хотя бы в знак того, что действительно его любит, как поведал ему ее молниеносный взгляд. Ему хотелось как-то заверить ее, что он на ней женится и что ее пение его совсем не смущает. Взбудораженному воображению Джагана казалось, что нужно немедленно передать ей все это, и, если она и взаправду к нему неравнодушна, она могла бы, прощаясь, подать ему знак. Он не ожидал, что злосчастные быки и железнодорожное расписание так бесцеремонно оторвут его от возлюбленной.