Проделки морского беса
Шрифт:
— Почему вы полагаете, ваше сиятельство, что вообще здесь что-то строят? — изумился Елизар. — Городишко-то небольшой. Кабы что строилось, сразу бы увидали.
Граф мгновенье помедлил, подумал, вертя в пальцах бокал.
— Такое мнение у меня сложилось потому, что не только в Фишгафе нельзя достать лошадей, но и нигде вокруг, ни в одной деревне. Мой человек искал повсюду, хотел купить за любую цену. У меня две лошади из четверых никуда не годятся, только на живодерню. Надорвались в пути на здешних отвратительных дорогах. Поэтому мне пришлось оставить карету и весь багаж и присоединиться к вам.
Лишь сегодня утром карета прибыла.
— Так это, поди, пристани ставили! — воскликнул Елизар. — Пристани тут все или недавно ставлены, или чинены. Лес-то новый, кое-где даже смола не просохла.
— Пристани? — граф задумался. — Может быть, пристани… Но я вижу, что вы устали, молодые люди, вам нужен освежающий сон. Не смею вас больше задерживать и похищать драгоценные часы отдыха.
Он хлопнул в ладоши. Вошел человек средних лет, одетый прилично, как немецкий бюргер с достатком. Граф удивился.
— Вы, Бонифатий?..
Вошедший с достоинством поклонился.
— С вашего разрешения, граф, я отпустил холопов.
— Это мой секретарь и письмоводитель, Бонифатий Лех-Кружальский, — представил его граф. — Бонифатий шляхтич, и хоть небогат, но в жилах его течет кровь польских магнатов.
Бонифатий склонил голову.
— С вашего разрешения я провожу панов офицеров, — сказал он скрипуче.
Он и проводил их, но только до крыльца.
После незатемненных свечей, горевших на столе, улица показалась особенно темной. С моря дул пронзительный ветер, слышно было, как шумят, набегая на берег, волны.
Фенрихи дошли до угла, остановились, соображая, в какую сторону к дому? Вдруг рядом скрипнула калитка, вышел кто-то в низко надвинутой шляпе, в плаще, позвал шепотом:
— Сюда… приказ Александра Даниловича…
Елизар и Аким на всякий случай потянули шпаги, но повиновались. Человек провел их в какое-то помещение, вроде как в сторожку для привратника. На столе стоял потайной фонарь. Человек отодвинул шторку фонаря, посветил себе на лицо, потом на лицо второго, сидевшего за столом. Мелькнул красный воротник, офицерское золотое шитье.
Сидящий за столом добродушно сказал:
— Зря себя кажешь людям. Откуда им знать всех фискалов? Фенрихам стало не по себе.
Официальная должность фискала, то есть доносчика, была учреждена царем при всех полках. Фискалы ведали тяжкими государственными проступками, ежели таковые приключатся. Начальствовал над ними страшный, но безгранично преданный царю генерал-прокурор Ягужинский.
Незнакомец достал из-за обшлага записку, дал прочесть. Записка была от Меншикова.
«Камрады, — писал светлейший. — Сии люди будут вместо меня. От них не таитесь. Нам этот граф как болячка: мешает, а сколупнуть нельзя».
— Я не фискал, — обиженно сказал человек в плаще и стянул с головы шляпу. — Зря ты дразнишься, господин майор. Шпагой научился махать, а проказлив, ровно дитя.
Сидевший за столом рассмеялся.
— Ладно… В общем, знайте: меня зовут Логинов Яков, чином майор гвардии. А сия канцелярская крыса Павлов Федор; был подъячий, теперь именуют чиновником военным. Оба мы при штабе. Дело такое: негоже, чтоб вас часто видели со светлейшим, да и недосуг ему. А мы
Логинов и Павлов оказались люди дотошные; заставили повторить всю беседу, все припомнить. Кое-что Павлов записывал в памятную книжицу. При упоминании о том, что граф интересуется каким-то строительством, Логинов встревожился.
— Ишь собака какая, куда нос сует! Его песье дело, что мы тут строим? Про пристани ты ловко ему ввернул, господин фенрих. Пущай побегает вдоль реки да посчитает, сколько на что леса пошло. Пристани впрямь чинили, да и новые ставили.
Ну, а ты что скажешь, умная голова? — обратился он к Павлову.
— Что скажу? Скажу, что граф шельма первостатейная. Значит, так: дипломатия, разные переговоры — это одно, а второе графское занятие — тайным видоком за нами быть: все вынюхать и выследить. И может, не только для цезаря, но и для кого другого.
Ох, за ним нужен глаз да глаз!
Глава 7 БАГИНЕТЫ [5] ВПЕРЕД!
Датские корабли разгрузились, ушли вместе со своим конвоем. После их ухода было объявлено, что войскам скоро в поход.
В городе среди русских солдат неожиданно появилась целая рота матрозов, неизвестно откуда взявшаяся. Матрозы были бравые, опытные, все как один хорошие мастеровые.
Командовал ими морской капитан Огарков.
Прошлым летом мушкетной пулей его сильно контузило в висок. С тех пор он постоянно ощущал нудный треск в голове от сырости. А так как в морской службе без сырости невозможно, ежели кругом вода и дуют злые ветры, капитан лечил подобное подобным; от внешней влаги спасался другой влагой, принимаемой внутрь. Пил огненный ром или голландский джин, а то и обычную российскую водку, настоенную на перце. От этих лекарств шум проходил и Огарков чувствовал себя молодым, задорным, сильным, способным единым махом взбежать с палубы на мачту любой высоты, и не токмо по веревочным лестницам, но, ежели надобно, то и прямо по канату. Однако для бережения от простуды завел он привычку повязывать голову алым фуляровым платком, а концы платка спускать из-под шляпы на плечо на пиратский манер. В левом ухе он носил цыганскую серьгу, видно, заговоренную.
5
«Багинетами» в петровской армии долгое время называли штыки. На самом деле багинет — кинжал с деревянной рукоятью, который засовывали в дуло ружья или мушкета, чтобы превратить огнестрельное оружие в колющее. В петровской армии с самого начала были введены штыки, позволяющие стрелять, не снимая колючего острия.
Елизара и Акима, вместе с вестовыми Ивашкой и Тимошкой, назначили в огарковскую роту. Против остальных матрозов роты Иван и Тимофей выглядели куда как щеголевато.
У тех форменное обмундирование поизодралось: кто ходил в рабочих штанах при мундире, кто не имел и мундира, остался в одном расходном бастроге. Иные имели Преображенские шляпы, у других на головах красовались разляпистые, потерявшие форму шляпенки из войлока, хуже крестьянских.
Накануне похода Елизару снова довелось встретиться с графом. Елизар шел по улице, вдруг из-за угла навстречу вывернулся граф в сопровождении своего Бонифатия.