Продолжение времени

Солоухин Владимир Алексеевич

Потом, после первоначального рвения, длившегося сезона два-три, я ходил в Большой театр, конечно, реже, чем вначале, по выбору, но зато я часто ловил себя на мысли: «Как прекрасно, что Большой театр у нас есть, что он существует и что всегда можно пойти и приобщиться к великому искусству, к великой красоте, насладиться».

Правда, что время идет, и, значит, кое-что безвозвратно утрачивается. Так, например, Джульетту – Уланову или Одетту – Уланову не увидишь больше на сцене, так же как не услышишь Михайлова – Кончака или Козловского в роли юродивого в «Борисе Годунове» – лучшая, кстати сказать, роль, на мои взгляд, этого замечательного певца.

Но это уж оттенки детали. В целом же и «Князь Игорь», и «Борис

Годунов», и «Лебединое озеро» есть, существуют, неизменны, как любая вечная ценность, созданная человеческой культурой, как сонеты Петрарки, терцины Данта, живопись Рафаэля, как Нотр-Дам, решетка Летнего сада, Покров на Нерли, «Медный всадник», «Лунная соната», Кельнский собор, лирика Лермонтова, газели Навои, «Витязь в тигровой шкуре», драмы Шекспира, полотна Дюрера и Рембрандта, портреты Рокотова и Левицкого, вальсы Штрауса, гётевский «Фауст», романы Диккенса, Бальзака, Достоевского, Толстого, белизна Тадж-Махала и глазурь Самарканда, рублевская «Троица» и «Мыслитель» Родена, резной алтарь в Кракове и гобелены времен Людовика XIV…

Нельзя всего увидеть одновременно, более того – невозможно одному человеку пересмотреть все (перечитать, переслушать) в течение одной короткой и все-таки более или менее оседлой жизни, а если один человек и ухитрится увидеть очень много, то не могут все последовать его примеру, но должно каждого цивилизованного человека радовать сознание того, что все эти (перечисленное надо возвести в десятую степень) культурные ценности существуют, сохраняются и охраняются и никому не позволено изменить кистью улыбку Джоконды, переваять Венеру Милосскую или переписать заново (в духе Хемингуэя и Кафки) «Дон Кихота» Сервантеса.

Действительно, есть вечные культурные ценности, которые неизменны и должны оставаться неизменными, несмотря на то что время идет, меняются у людей вкусы и взгляды, может сменяться само отношение людей к этим культурным ценностям. Нынче изменится вкус так, завтра этак, не изменять же, в самом деле, на потребу сиюминутному вкусу людей вечные культурные ценности! Недаром же существуют даже и общества охраны памятников культуры, истории, вообще старины, существуют даже и законы, стоящие на страже памятников культуры. У нас в стране, во всяком случае, такие законы есть.

Можно быть спокойным, никто не позволит теперь перестроить поближе к современности (к Корбюзье) Кёльнский собор или Василия Блаженного, никто не позволит переписать (поближе к Пикассо) «Сикстинскую мадонну» Рафаэля, и люди всегда будут видеть это здание и эту картину такими, какими они созданы, какими их видело до нас не одно поколение людей.

Но, оказывается, в уставах соответствующим обществ нет параграфов, а в соответствующих законах нет статей, охранявших бы от позднейших вмешательств памятники литературы и музыки.

Речь идет даже не о таких вмешательствах, как выбросы отдельных мест при новых изданиях, но в первую очередь о трактовке того или иного классического произведения при его постановке на сцене, а теперь еще и при экранизации.

Ну, скажем, так. Пушкин написал трагедию «Борис Годунов». В Борисе Пушкин видел трагическую личность, возникшую в очень сложный момент отечественной истории. Трагедия совести и трагедия исторического возмездия. Борис оказался на престоле, потому что в Угличе был умерщвлен законный наследник престола царевич Дмитрий. В дальнейшем царь Борис делал все, чтобы оправдать в глазах народа и государства свое воцарение, он был энергичным, распорядительным, умным царем, но… царствование его само в себе несло червоточину, трещину, роковой порок. Что бы он ни делал, все обращалось против него. Тут и самозванец, и мор, и пожары. Бедствие за бедствием обрушиваются на царство. Борис все это воспринимает как возмездие и гибнет, так сказать, изнутри, мучимый совестью, сознанием содеянного греха.

Конечно,

пушкинский текст оставляет возможности для расстановки акцентов, но в пределах основной пушкинской концепции, пушкинского понимания русской истории, пушкинского видения своих героев.

Представим себе такую картину. Позднейший режиссер, осуществляя постановку «Бориса Годунова», решил изобразить на сцене русских бояр, окружающих царя пьяным стадом, передвигающихся по сцене на четвереньках, Бориса, выходящего на сцену, чтобы произнести свой главный монолог «Достиг я высшей власти», тоже пьяным, в грязном белье, чешущимся от ползающих по нему вшей.

Мы не знаем, водились ли вши в царских теремах в Москве во времена Грозного и Годунова и приходили ли бояре на заседание думы пьяными и на четвереньках, или все же они важно восседали на думских скамейках, но мы твердо, знаем, что Пушкин таким Московское царство не видел, не изображал и что такая трактовка пушкинского произведения противоречила бы замыслу Пушкина * . На дуэль такого режиссера Пушкин, вероятно, не вызвал бы (не позволили бы сословные границы), но своей знаменитой палкой побил бы непременно. Ведь среди думских бояр Пушкин предполагал и своих предков.

*

Подобная режиссура не выдумка. Попытка такой постановки «Бориса Годунова» имела место в начале тридцатых годов.

Водились Пушкины с царями,Из них был славен не один,Когда тягался с полякамиНижегородский мещанин.

Смешно-то смешно, но ведь и вправду ни одно классическое литературное произведение не защищено от подобных интерпретаций. Его можно ставить в театре (а теперь и в кино) в согласии с авторским замыслом, а можно использовать лишь как материал для собственного «творчества», доводя дело до абсурда и даже до безобразия.

Ну, вот еще один, более легкий, нежели с Борисом Годуновым, но все же похожий случай. Телефильм по повести Льва Николаевича Толстого «Детство». Все в повести у Льва Николаевича окрашено в мягкие, добрые, доброжелательные тона – и обстановка детства, и все люди, среди которых жил мальчик, будущий Лев Толстой. Постановщики же (имен их я не помню, а узнавать не хочу) сделали всех людей неприятными, если не отвратительными. Саму обстановку тоже неприятной, холодной, мерзкой.

Хорошо, допустим, что у постановщиков именно такое отношение к тому времени и к той действительности, допустим. Но у Толстого-то было другое отношение, и атмосфера в повести вся другая. Если же вы хотите показать свое отношение к той действительности, сочиняйте свои повести, свои драмы и сценарии, а потом осуществляйте по своим сочинениям свои постановки. Классику же на потребу себе искажать и портить нельзя.

С музыкой дело для трактовщиков еще проще. Оказывается, нотная запись музыки это лишь основа. Затем могут быть обработки, разработки, инструментовки, аранжировки, дирижирование, и на каждом этапе музыкант может привносить свое. Нотную запись музыки можно, говорят, сравнить с подстрочником при переводе литературного произведения с одного языка на другой. Известно, что переводчик накладывает печать собственной индивидуальности на переводимое произведение * .

В русской поэзии есть превосходный пример. Стихотворение Гейне «На севере диком» перевели и Лермонтов и Тютчев. Можно сравнить.