Продолжение времени
Шрифт:
С одной стороны, он с 1921 года регулярно печатает свои труды…
С одной стороны, от губревкома он получает «открытый лист» на свободное передвижение по Якутии (то есть пользуется доверием) и аттестован как «один из лучших, вполне советских представителей интеллигенции»…
С другой же стороны, в 1922 году он оказывается в порту Аян, на берегу Охотского моря, где сосредоточивались повстанческие белогвардейские отряды под командованием генерала Пепеляева.
Его там сделали членом какого-то совета «видных общественных деятелей». По всей вероятности, как мы теперь сказали бы, «для вывески», чтобы правительство выглядело более народным.
И осталась расписка Кулаковского в получении жалования в виде нескольких горностаевых шкурок, общей сложностью на три с чем-то рубля. Вот эта-то расписка, как улика, и не дает покоя противникам Кулаковского.
– А когда пепеляевцы были разбиты, он ушел с их
– Что вы! Он каким-то образом очутился в верховьях реки Колымы в Сеймчане. Стремясь перебраться в советский Якутск, он обратился в Якутское отделение Российского географического общества, и письмо его дошло. Он писал: «Не имею никаких средств для такого дальнего и трудного перехода. Имел всего двух коней, которых убил и мясом их питаюсь… Нет у меня (да и у всех сеймчанцев) ни хлеба, ни масла, ни соли».
Возвратившись в Якутск, Кулаковский сотрудничает с Советской властью, и весной 1925 года общественность Якутии торжественно отметила 25-летие литературной и научной деятельности Кулаковского.
Вскоре его направили в Баку на Всесоюзный съезд тюркологов. Там он заболел и в декабре 1925 года переехал в Москву, перенес несколько сложных операций. Умер Алексей Кулаковский 6 июня 1926 года вдалеке от родной Якутии. Где могила его, неизвестно. Как будто похоронен он был в Донском монастыре.
Газета «Известия» писала тогда: «Смерть Кулаковского – большая утрата для культурного строительства только что пробивающейся к свету Якутии».
– Ну, так и в чем же дело?! Почему же на протяжении десятилетий он все-таки находился в нетях?
– Вот, видите ли… были все-таки колебания…
– Да, но уже давно издаются Бунин и Цветаева, пластинки с пением Шаляпина, повсюду звучит Рахманинов… Многие колебались. Получилось, что вы, якуты, обокрали самих себя, Дмитрия Гулиа все знают а о Кулаковском никто не слышал. А ведь, между прочим, Гулиа до прихода Красной Армии в Грузию тоже был редактором меньшевистской газеты. Однако теперь ему все почести, музей в Сухуми, а главное – книги… Что значат эти временные колебания по сравнению с тем, что создано Кулаковским? Пришлите, пожалуйста, мне его портрет, я буду смотреть на него, переводя все его стихи и поэмы.
…Чем больше я вчитывался в поэзию Кулаковского, тем больше красот в ней открывалось. Эти как бы повторы, но на самом деле вовсе и не повторы. Река Лена говорит, например, Ледовитому океану, в который она впадает:
Твое ледяное лицоДевяносто веков заморожено,Я его оттаять намерена.Твое прозрачное горлоСемьдесят веков, как обледенело,Отогреть его я намерена.Твое замороженное сердцеС девятью ледяными перехватамиВзволновать я намерена…Или река сообщает, что наделала по пути островов и отмелей, а то, что осталось от островов (от строительного, значит, материала), дарит океану:
Остатки землиЧерной водой в тебя вливаю,Остатки пескаЖелтой водой в тебя вливаю,Остатки камнейСерой водой в тебя вливаю.Эти смело употребляемые и прекрасно работающие прозаизмы, когда река отчитывается перед океаном за выполненное поручение:
…Поручила ты мне, соленая * ,Выкармливать и выхаживатьНекоторых пресноводных рыб.Их, голодных и тощих,Я жирными сделала,Малочисленных ихЯ бессчетными сделала.Панцирных ублажая,Плавниковых лелея,Позвоночных приумножая,ИкромечущихВ тихих заводях убаюкивая,Молоками брызжущих,В глубоких омутах приголубливая,Новорожденных мальковВ*
Некрасов Н. А.«Мороз, Красный нос».
А когда Лена начала перечислять своих дочерей, свои притоки, называя их почтительно госпожами, то поэт умел двумя-тремя строчками дать яркий портрет той или иной реки:
А еще былаСо звенящим течением,С холодным дыханьемРезваяТыра – госпожа;А еще былаС каменными боками,Со скалистыми берегамиДикаяХандыга – госпожа;А еще былаС лесистыми горами,С многочисленными лосямиПрекраснаяТандыга – госпожа;А еще былаС грузовыми пристанями,С разными народностямиНаилучшаяМайыыда – госпожа;…А еще былаС полосатыми бурундуками,С кедровыми деревьями,Заманивающая всех охотниковТаежнаяСеличила – госпожа;А еще былаС шелковистыми соболями,Охотников с ума сводящая,ПленительнаяУчур – госпожа;А еще былаС медленным течением,С привольным воздухом,С широкими поймами,С многими жителями на берегахКормилицаАмгу – госпожа.Слова, близкие по значению, но разно звучащие, или, напротив, слова, близкие по созвучию, но разные по значению, дробятся в поэзии Кулаковского, разветвляются, множатся, колышутся, как многие травы единого луга или многие струи единого, сильного потока светлой реки.
От доенья коров уставшая,Выгребаньем навоза измученная,Хождением по воду измотанная,Верчением жерновов измочаленная,Руки вилами измозолившая,От скверной пищи обессилевшая,Каши с заболонью нахлебавшаяся,Перемерзшей простокваши наевшаяся…Реалистические мазки этого художника точны и беспощадны. В «Песне старухи, которой исполнилось сто лет» после резвого детства якутки, после налитой молодости, после зрелого благополучия (читайте обо всем этом в поэме) рисуется следующая картина:
Космы мои седые взлохмачены,Одежда моя грязна и растрепана,Ресницы из красных векВсе повыпали,Глаза среди красных векВсе повыплаканы.Дырявые торбаса сползают,Износившиеся штаны спадают,Кожаные трусы обовшивели,Груди отвисли и запаршивели.Прячусь я в дальнем, темном углу,Обитаю я почти что в хлеву,У самых дверей в коровий хлевКашляю, соплю, жую свой хлеб.