Продюсер козьей морды
Шрифт:
– Хорошо, – промямлил я.
– Как вас зовут? – вдруг спросила дама.
– Ва… Володя, – ответил я.
– Очень приятно, Ната, – представилась собеседница, – конечно, вы сами примете решение о целесообразности появления у нас, просто скажу: некоторые мужчины, оставшись одни с ребенком, теряются. Это не признак слабости, ничего стыдного в том нет. Не совершайте непоправимого поступка, не губите младенца, он будет счастлив в хорошей семье. Понимаете?
– Более чем, – ответил я, – непременно приеду! Но только завтра. Вы будете на работе?
– Нет, – сказала Ната, – в шесть утра я уйду домой, но у нас все сотрудники нацелены на решение ваших проблем. Очень вас ждем.
– Спасибо.
– Помните, мы любим вас, – тихо произнесла Ната, – чужого горя не бывает.
Из трубки полетели гудки, я сунул мобильный в карман. Это розыгрыш? Шутка? Невозможно поверить, что в столице существует подобный Центр. Кто его содержит? Религиозная секта? От последних слов Наты про любовь пахнуло чем-то потусторонним. Буддисты? Кришнаиты? Адвентисты седьмого дня? Свидетели Иеговы?
Я встал и пошел в сторону толпы, штурмовавшей вход в метро. Кто бы ни была женщина с вкрадчивым голосом, она знает, как найти Аню, взявшую Нину Чижову. Но мне придется временно отложить поиски младенца и подлой Варвары, пора приступать к исполнению роли шпрехшталмейстера.
Глава 8
– Молодец, – похвалил меня Мара, – не опоздал, потопали! Ну и свезло нам сегодня, только двор перейти. Такое редко случается, обычно приходится в автобусе париться. Тебя укачивает?
– Не замечал, – ответил я.
– Еще не вечер, – оптимистично заметил Мара, – через пару часов на колесах любого уконтрапупит. Во, нам сюда.
– Постой, – притормозил я шебутного парня, – смотри, центральный вход слева, а ты направо повернул.
Мара засмеялся.
– Так то главная дверь, для зрителей, они билеты купили, или им начальство праздник устроило. А мы, артисты, прём через задний вход. Ищи самую обшарпанную створку, желательно около мусорного бачка, нам стопудово туда. Во! Оно самое!
Мара пнул покореженную, местами ржавую железную дверь, за ней открылась узкая крутая лестница.
– Плиз, – хохотнул парень, – старик Станиславский чегой-то попутал с вешалкой! Для нас усё начинается с помойки! [11]
Мы поднялись по узким ступенькам и наткнулись на медведя. Топтыгин выглядел очень несчастным, он стоял у стены, закрыв глаза, и казался спящей плюшевой игрушкой. Моя рука машинально потянулась к мишке. В ту же минуту Мара крикнул:
– Эй, чего ты хочешь?
11
Станиславский (Алексеев) К.С. (1863–1938) – режиссер, актер, педагог, теоретик театра. Ему приписывают фразу: «Театр начинается с вешалки».
– Мишку погладить, – пояснил я.
Акробат быстро отпихнул меня в сторону.
– Дурак, не подходи к нему!
– Он же дрессированный, – возразил я, – значит, любит людей.
– Ошибаешься, – протянул Мара, – Тихон всех ненавидит. Медведь самое опасное цирковое животное, лучше с тигром в одной клетке оказаться, чем с мишенькой. Живо руку отгрызет. Непредсказуемый. Небось ты русские народные сказки в детстве читал? Так они врут! Даже не приближайся к Тихону, хуже его у нас только Энди, он пьяных ненавидит, если учует запах спиртного, звереет, а еще, блин, весь в блохах! Такие заразы, на людей перескакивают, потом чешешься до крови!
– Почему Энди их не выведет? – растерянно спросил я, мигом вспомнив, как старший Морелли утром безостановочно скреб голову пальцами.
– На фиг Энди с паразитами бороться, – зевнул Мара, – у него такая густая шерсть! Это просто невозможно.
– Не заметил у твоего брата повышенной волосатости! Где же у него блохи живут? – поразился я.
– В шкуре, – пояснил Мара и ткнул пальцем в сторону мишки, – во, позырь, он на ковер похож.
– Так ты о медведе толкуешь! – с запозданием дошло до меня.
– Ну да! У кого еще стока волос? Не у Энди же, он башку под шапку бреет!
– Зачем? – совсем запутался я.
Мара вздохнул.
– Похоже, ты не знаешь ничего из того, что известно даже детям. Перш не поставишь на кудри, он соскользнет, поэтому нижний натягивает на башку клизму.
– Резиновую?
– Нет, железную, – заржал Мара, – клизма – это шапка, облегающая череп, а уж на нее водружается перш! А шевелюра мешает. Просек?
Внезапно мне стало обидно.
– Спорю, что ты никогда не читал поэта Буало?
Мара спокойно кивнул:
– Точно. Не люблю книги, в какой-то из школ меня заставили «Муму» пролистать, я весь обревелся, больше не хочу. И глаза болят от мелкого шрифта.
– А я отлично знаю литературу, не только отечественную, но и зарубежную, – хвастливо заявил я, – интеллигентный человек обязан прочесть Чехова, Достоевского, Куприна, Золя, Бальзака…
Запал кончился, воздух в легких тоже. Мара чихнул и мирно ответил:
– Я кручу сальто с места. Ты так умеешь?
– Нет, а что?
– Каждому свое, – философски сказал Мара, – один слишком умный, а мышцы как веревки, другой писать не умеет, но легко стойку на пальцах делает. Ферштейн? Эй, эй, Тихон, зитцен!
Зашевелившийся было мишка вновь впал в кому.
– Он понимает команды на немецком языке? – поразился я.
Мара склонил голову набок.
– Ты словно с луны свалился. А на каком наречии с ним болтать?
– Ну… Тиша же наш, российский медведь!
Мара захихикал:
– Эх, Ваня, умрешь с тобой. Во всех цирках мира арена одного диаметра, и общаются наши по-немецки, это из-за трюков и животных. Сделают номер, отработают, и как его на другой площадке показывать?