Проект Деметра
Шрифт:
– Прости, – прошептал Вейнер. Эрлан улыбнулся ему и, так странно было видеть опять его улыбку, спокойную, достойную, отцовскую, которая совсем не появлялась последние четыре дня, что Шах почувствовал, как становится тепло на душе.
Четыре дня, а словно четыре года. За какие-то четыре дня он прошел и понял больше чем за все свои тридцать лет жизни.
Вейнер подошел к постели, сел рядом с Эрикой напротив Эрлана, и взял ее за руку осторожно, чуть касаясь, сжал венку на запястье. Пальцы огладили ее тонкие пальчики, и подумалось: насколько все хрупко. Она могла уйти насовсем и, вернулась только благодаря
– Она сделала правильный выбор, – признал, как это не было трудно.
Лой не ревновал и больше не тревожился за проделки брата – видел, что тот больше не способен причинить Эе боль. Во всяком случае, не сейчас.
Эрика услышала слова Вейнера и приоткрыла глаза, уставилась на Эрлана. Тот нежно улыбнулся ей и даже не насторожился ее странного взгляда.
Она все вспомнила. Смотрела на него и пыталась понять, как он мог предать и подставить. Был ли пешкой или ферзем, осознавал или нет. Ей хотелось думать, что Инар использовал его вслепую. Ведь только вдуматься, что Эрлан переступил через кровь родных, смерти друзей и близких, и помогал их палачу, продолжал его дело по уничтожению всех светлых, и душа сжималась, хотелось выплюнуть ему в лицо обвинения, послать в ад вместе с дядей – упырем.
Но разве мог Эрлан так поступать? Мог не только простить убийцу и встать на его сторону? Нет, конечно, нет. Он не знал, что знает она…
Как он мог не знать? Не зная выполнить задание хозяина – убить Тихорецкую, собрать всех появившихся светлых и увести в стипп, не зная приставить к ним учителей и дать ровно столько, чтобы они смогли привести его в Морент. Не зная выведать дорогу, не зная позвать упыря сюда. Чтоб точно так же, не зная, положить весь город?
А то, что она дочь Эберхайма – он знает?
Она не сомневалась, что Эберхайм сказал правду. Не могла объяснить себе, но вспоминала первую встречу и понимала что еще тогда, на мосту, когда она впервые столкнулась с ним, что-то екнуло внутри, что-то задело, что-то связало и его и ее.
Эра не могла объяснить как, что, но знала четко – он не лгал.
И ясно, что Инар знает, что она дочь его заклятого врага. Может и это входило в его планы? Может вся нежность Эрлана, его забота и любовь всего лишь отличное выполнение очередного задания Дендрейта?
Она хотела все сказать Эрлану, сказать, глядя в глаза и, жалела, что нет сил даже раскрыть губы, кого уж слово произнести.
А сколько дней прошло? Как далеко Дендрейт от Морента? Разгадал ли Самер, что она хотела им сказать, о чем предупредила? Сказали ли они об этом Маэру, принял ли тот меры?
Она в упор смотрела на Эрлана и, взгляд не пылал любовью, не выказывал нежности или благодарности, Эя смотрела и пытала, обвиняла и словно чего-то не могла понять – это немало озадачило Вейнера. Грудь девушки вздымалась как в лихорадке, и капли пота начали выступать на лбу. Пульс стал учащенным. Она явно тревожилась о чем-то, что-то сильно беспокоило ее. Это почувствовал и Эрлан – насторожился, вглядывался, пытаясь понять, прочесть ее мысли, но их словно завесило и, даже чувства были глухи, сокрыты от него. Как будто девушка сама не желала впускать его, огородилась.
– Тебе больно, родная? – качнулся ближе, переживая за нее и словно искренне. Погладил нежно, успокаивая. – Потерпи, голубка.
Эра терялась: смотрела и верила, вспоминала, что узнала и – не верила. Закрылась, не пуская, чтоб даже тенью внутренних переживаний не касаться его. И все же выпалила мысленно:
"Да, мне больно. Мне очень больно".
Эрлан замер настороженно, по тону почуяв неладное, по поведению ощутив отторжение. Не понял, но встревожился.
Она поняла, увидела, почувствовала и захотелось прижаться к нему, обнять и рассказать все, услышать "глупость все это", "неправда, Эя", и забыть, зачеркнуть все что встало меж ними… Но можно ли верить словам предателя, который специально привел ничего неподозревающих светлых в мирный город уже зная что их убьют, а Морент сравняют с землей? Можно ли верить тому, кто убивал ради этого и претворялся, что люди гибнут от руки другого? Можно ли оправдывать и доверять тому, кто не гнушается ничем, чтобы добиться цели? Тому, кто наплевал на убитых отца и мать, братика и невесту, верно служит их палачу?
Насколько далеко может уйти человек от маньяка, если живет с ним, общается постоянно двадцать лет?
И был бы Эрлан глуп и туп, слеп – она бы поверила, что он всего лишь пешка, и сам не в курсе, что им руководят, его руками убивают, его молитвами заманивают в капкан, готовят новые смерти. Но он был умен, опытен, прозорлив. И значит – знал, значит шел сознательно.
Эру перевернуло и хотелось заорать, но она не шелохнулась. Прерывисто дыша в упор смотрела на мужчину и тот бледнел, тревожась все сильней. Вскочил и перелил настой в удобную посудину. Приподнял осторожно голову Эрике и выпоил.
Глаза закрыла. А в душе царила буря и грудь все чаще вздымалась. И пальцы мяли ткань одеяла.
Лой встревожено обвел взглядом комнату, пытаясь понять что происходит, найти причину. Боль? Да, она билась в ней и это было ощутимо, но боль была не только физической – что-то за завесой плотной, вставшей меж ним и Эрикой в какой-то миг и непонятно почему, словно билось в истерике.
Вейнер видел, что что-то происходит, но в толк взять не мог. Ему показалось, что брат и Эра вели незримый и не слышимый диалог, и он был резким, хлестким, неприятным. Причем со стороны Эрики.
И сразу вспомнилось – "Эрлан убил тихо". Неужели они с ребятами не правильно поняли ее и смысл был прямым, не прятался – Эрлан столкнул Эру со скалы, хотел убить. Подумать – бред, но глядя на лица и в глаза пары, иного в ум не приходило.
Сердце Вейнеро сжало как латами, закрывая эмоции, как не нужные вещи в кладовке, и стало холодно и жестко на душе. Он пытливо уставился на брата и видел, как тот мечется в непонимании, пытается найти ответы на массу вопросов сразу. Как обеспокоен и даже испуган. С чего вдруг?
– Эра, позвать Самера? – склонился к ней и взглядом дал понять – он сможет тебя услышать, если есть что сказать.
– Нет! – тут же отрезал Эрлан.
– Почему? – бровь выгнул Вейнер и смотрел прямо, но с пытливым подозрением.
– Она слишком слаба, чтоб говорить. Не смей ее тревожить. Вон!
Вот так. Шах выпрямился – подозрения окрепли и уже росли волной раздражения.
Эя обессилено закрыла глаза: интересно, почему Эрлану так не хочется звать Самера? Не хочет, чтоб все услышали, что хочет сказать лишь ему? Боится.