Проект «Геката»
Шрифт:
— Это единственный проект? — спросил он.
— Там много, — махнул рукой Кенен. — Прямо как в «Гекате». Биология, химия, инженерия… Кто-то вот надеется построить ирренциевый реактор. Проект «Неистовый свет» — хорошее название, верно?.. По-настоящему безопасный реактор, не взрывающийся от случайного пинка.
Гедимин задумчиво кивнул.
— Без ирренция говорить не о чем. Я вступаю в «Заражение», — решительно сказал он. — Ты видел мой чертёж канского реактора?
Кенен мигнул.
— Тихо-тихо, Джед, не так быстро, — он выставил вперёд пустые
Гедимин молча смотрел на Кенена, в задумчивости шевелящего пальцами и изредка хмыкающего в респиратор.
— Даже если и не выгорит, — сказал тот наконец, — будет польза для репутации. Что тебе будет нужно, Джед?
— Графит, — отозвался сармат. — Много хорошего графита. Несколько тонн листового рилкара… и пневмомолот.
09 июня 29 года. Луна, кратер Пири, город Кларк
Сварные швы остывали медленно; Айзек прокачивал мощный воздушный поток между гладкими стенами округлого котлована и «крышей» из непрозрачного пласта защитного поля, но газ рассеивался по дороге, почти не забирая тепло. Гедимин следил за температурой; рилкар, как стеклоподобный материал, от резкого охлаждения мог треснуть, но и долгое пребывание в аморфном состоянии могло привести к деформации по шву. Внутри скафандра тоже работало охлаждение, и его, как и газового потока в котловане, было недостаточно. Гедимин включил жидкостное распыление, и ему за шиворот посыпались мелкие холодные брызги. «Удобно,» — подумал он. «А то пришлось бы вылезать.»
Капли воды стекали с макушки, по дороге смешиваясь с испариной и нагреваясь. Сармат собирал двойной корпус уже пять часов, с тех пор, как вернулся с космодрома, и работа была почти закончена. Он посмотрел наверх, на защитное поле, под которым ему предстояло проползти, выбираясь из ямы. Оно сплошь было покрыто чёрными точками — с той стороны в него бил поток нейтронов. «Хорошая плотность,» — одобрительно подумал Гедимин. «Этого должно хватить.»
Плотный газовый поток, дующий в левую ладонь, на долю секунды прервался, — кто-то пересёк его, спускаясь в раскалённую яму. Гедимин обернулся и увидел Айзека. Тот покосился на тёмно-красные швы, сверился с приборами на запястьях и поцокал языком.
— Гедимин, иди наружу. Скоро полночь. Ты сегодня отдыхал?
— Полночь? — Гедимин посмотрел на остывающий корпус. — Надо следить за температурой. Если в ближайший час не затвердеет…
— Он уже твёрдый, — Айзек щёлкнул пальцем по стыку. Сейчас швы отличались от сплошных частей корпуса только цветом и температурой; сигма-сканер мог найти микроскопические щели, но на глаз и на ощупь Гедимин не находил ничего.
В наушниках задребезжало.
— Эй, атомщики! — услышал Гедимин голос Кенена. — Вылезайте оттуда, парни. Джед, тебе завтра ещё работать, помнишь? А тебе — следить за реактором.
— Вот и я говорю, — Айзек подтолкнул Гедимина в плечо. — Иди первым. А то ещё останешься…
Кенен терпеливо ждал, пока сарматы отмоются, — оба попали под плотный нейтронный поток и на выходе «светились», а значит, следовало облиться меей и ждать, пока она выцепит всё, что стало радиоактивным. Нейтронностойкий фрил после этого приобрёл багряный оттенок, но не смылся и не растрескался, — новый слой пока можно было не напылять, и Гедимин был доволен. Фрил на базе был, и сармат даже помнил состав, но сомневался, что без Хольгера и Кумалы повторит процесс синтеза правильно. В сети этого рецепта не было — то ли засекретили, то ли он умер вместе с Кумалой.
— Первый вопрос к тебе, Айзек, — заговорил Кенен, когда сарматы выбрались из санпропускника. — Ты имеешь представление о том, что вы там строите?
Айзек мигнул.
— Я показывал чертёж, — сказал Гедимин, с беспокойством глядя на него. Он вроде должен был привыкнуть, что его слушают вполуха и тут же всё забывают, но от Айзека он ждал большего.
— Кому ты его только ни показывал… — вздохнул Кенен. — В чём вопрос? В том, что Джеду пока нельзя светиться. Если макаки будут спрашивать тебя, Айзек, как эта штука работает, и где в неё что засунуто, — ты сможешь внятно ответить?
— Ничего сложного, — отозвался Айзек. — Я им и чертёж нарисую.
— Хорошо, — облегчённо вздохнул Кенен. — Но лучше нарисуй заранее. Завтра я кое-куда схожу, а через день-два они могут захотеть видеть конструктора и ответственного.
Гедимин мигнул.
— Нам разрешат синтез плутония? — недоверчиво спросил он.
— Не торопись, — поднял руку Кенен. — Мне ещё долго бегать. Но… скажу так — нам повезло попасть в поток. Теперь вопрос к тебе. Сколько плутония делает твой реактор?
— Пять с половиной процентов, — ответил Гедимин. — Пять процентов делал старый, я немного его доработал.
Теперь мигнул Кенен.
— Это от чего считается, и за сколько это времени? — уточнил он.
— От массы урана, — отозвался Гедимин, запоздало вспомнив, что в беготне вокруг подъёма выработки Кенен, тогда ещё учётчик, не участвовал. — Цикл — четыре месяца.
Кенен пошевелил пальцами.
— Значит, пять с половиной за четыре… За два наберётся хотя бы два процента?
Гедимин кивнул.
— Зачем прерывать цикл на середине?
— А зачем, по-твоему, макакам наш реактор? — ответил вопросом на вопрос Кенен. — Для красоты? Им тоже нужен генераторный плутоний. Значит, два процента… Это много или мало?
Гедимин пожал плечами.
— Базовая схема Канска даёт полтора процента. До войны это считалось неплохо.
Кенен улыбнулся.
— Теперь понял. Значит, будет чем похвастаться. Скажи ещё раз — с чем мне идти в комитет?
— Графитовая схема Канска, — Гедимин покосился на контейнер графитовых трубок из запасов Айзека. — Два процента выработки, цикл — четыре месяца. Ты думаешь, своего реактора у них нет?