Проект Каин. Адам
Шрифт:
— Макс, я говорю об Ане… О Маше… Об этой девушке, Ольге… Господи, даже о твоей матери! Ты что, не понимаешь? Как скоро эти скоты, убивающие больных и здоровых, поймут, что все дорогие побрякушки не более чем бижутерия? Деньги стали дешевле туалетной бумаги, и использовать их будут так же. Останется только еда, патроны, бензин и… и женщины, Макс.
Николай откинулся на спинку стула, опустошенный. Гнев ушел, уступив место усталости.
— Это прозвучало грубо, Коль, но, пожалуй, ты прав, — медленно сказала Аня. Она зябко поежилась. — Мне не хочется верить, но звучит вполне логично. Очень… по-человечески.
— Логично или нет — не в этом дело. Онипользоваться логикой не будут. Их будет интересовать, прошу прощения, только траханье, не больше. А кто-нибудь из вас вообще задумывался о том, смогут ли женщины иметь детей сейчас, после всего случившегося, а? Сколько осталось нас, не зараженных странной болезнью? Один процент от всего человечества? Одна десятая? Одна сотая?
Николай покачал опущенной головой, закрыл лицо руками.
— Это все хорошо и правильно: готовить припасы, собирать всякие полезные и не очень штуки, следить за генератором, искать оружие в городе… Но неужели вы все думаете, что мы так и будем сидеть здесь до тех пор, пока в дверь к нам не постучится добрый дяденька в белом халате и не сообщит, мол, все в порядке, можете возвращаться к себе домой, проблема улажена?
— Коль, мы уже говорили об этом, — Максим устало провел рукой по лицу. — Я пока не вижу причины убегать отсюда сломя голову. Мы вполне можем перезимовать здесь, продуктов навалом, есть свет, тепло, чистая вода… Что еще надо? Оружие мы рано или поздно найдем — это всего лишь вопрос времени.
Николай медленно поднял голову и посмотрел прямо в глаза другу.
— Я считаю, нужно проголосовать и решить, кто хочет остаться, а кто нет.
— Думаю, глупо покидать такое хорошее место только потому, что ты боишься абстрактных угроз…
— Макс, они не…
— … и это вовсе не причина бежать неизвестно куда и неизвестно от чего! Будет просто замечательно, если мы застрянем где-нибудь посреди леса в паре сотен километров от ближайшего населенного пункта.
— Ты утрируешь.
— Может да. А может — нет. Но общий смысл, думаю, понятен?
— Ты все время говоришь одно и то же. Ладно, я понял тебя, но все равно считаю — надо голосовать. Ты не имеешь…
Николай замолчал, когда из арки, ведущей к лестнице и на кухню, раздался отчетливый стук. Все посмотрели в ту сторону, Максим даже привстал на своем месте, всматриваясь в темноту. Там кто-то стоял, просто темный силуэт, и разобрать, кто именно это был, казалось невозможным.
— Кто вы? — облизнув губы, спросил Николай.
— Извините, друзья мои, что прерываю беседу, но мне кажется, пора внести некоторую ясность в ваши мысли, — фигура прошла вперед, и Сергей с некоторым облегчением и недоумением узнал Самарина, о котором все как-то забыли. Тот по-прежнему был одет в свою грязную куртку, и капюшон был по-прежнему натянут на голову, скрывая лицо.
— Кто вы такой? — Максим уже поднялся на ноги.
— Меня не представили, Максим, старый добрый Макс, но я не удивлен. Дело в том, что я и сам не хотел быть представленным. Надо было сначала послушать вас, а уж потом решать, как быть дальше. Предупреждая вопрос, отвечу: я прибыл вместе с остальными вашими новыми друзьями. Они обо мне как-то позабыли в кутерьме новых впечатлений… но я не в обиде, отнюдь!
Самарин засмеялся сухим смехом, подошел к камину и уставился на пляшущие искусственные огоньки.
— Вы забыли добавить, Николай: в ваших привязках зараженных к ожившим мертвецам немаловажную роль сыграло то, что и внешний вид у них в чем-то схож, да?
— Да, но не думаю, что это играет какую-то роль, — Николай выглядел ошеломленным.
— Ну да, ну да, — Андрей покивал, по-прежнему глядя на огонь, словно наслаждаясь искусственным теплом. — Бледная — я бы даже сказал мертвенно-бледная кожа, глаза, как будто затянутые молочной пленкой катаракты, рваные и не всегда уверенные движения… Я нигде не ошибся?
Николай молча покачал головой, но Самарин кивнул, будто увидел этот жест.
— Кстати говоря, именно поэтому больные предпочитают выходить на улицы ночью. Из-за глаз, я имею ввиду. Они, знаете ли, очень уж чувствительны к яркому свету. Нет, не к солнечному, а даже к вот такому, искусственному, — он указал рукой в бинтах на камин. — Впрочем, скоро это изменится, я думаю. Темных очков полным полно, да и вообще — днем достаточно просто завязывать глаза какой-нибудь плотной тканью и все.
Сергей недоуменно посмотрел на Михаила, который прислушивался ко всей это абракадабре с непонятным выражением на лице. Сначала Одинцов не распознал его, но потом до него как-то разом дошло. Страх. Неприкрытый страх, переходящий в ужас. «Господи, да что тут происходит!» — завопил у него кто-то в голове, но Сергей не произнес ни слова. В горле было сухо, будто в пустыне в полдень.
— Слушай, парень, мы, конечно, благодарны за информацию, но не мог бы ты… — начал Максим, но тут же замолчал, когда Самарин, не оборачиваясь, поднял руку.
— Господа… — голос Андрея был тих. — Вы не понимаете, к чему все идет. К сожалению. А для выживания вам необходимопонимать.
Никто не говорил ни слова, все напряженно вслушивались в тишину, подчеркиваемую шелестом дождя за окном.
— Возможно, я пожалею о том, что сейчас сделаю. Но вы должны знать. Может быть, если вы поверите, то спасете свои жизни. Может быть нет. Но я должен, я обещал самому себе, а потом я наконец-то смогу… а, черт с ним, хватит тянуть!
Так и не повернувшись, Самарин поднял руки, собираясь сдернуть капюшон. Сергею захотелось крикнуть, чтобы он этого не делал, не надо, если он снимет капюшон, то случится что-то плохое, обязательно случится, но Одинцов лишь облизнул пересохшие губы. Самарин медленно опустил капюшон с головы, обнажая почти лысый, покрытый скудными островками волос череп. Мишка громко втянул в себя воздух, Мария ойкнула и прижала ко рту ладони, словно сама испугавшись этого звука.
— Да, я ожидал худшей реакции, — заметил Самарин, так и не оборачиваясь. — Может быть, у нас что-то и получится. А теперь — главный фокус, — и с этими словами он обернулся к ним.