Проект «Нужные дети»
Шрифт:
— Да не вру я! — вдруг обиделся Куваев. — Просто это не киви оказалась, а туземка. Девчонка за водой пришла, присела у ручья, а тут я на нее…
Новый взрыв хохота заглушил его последние слова. У меня аж слезы на глазах выступили. Отсмеявшись, Олег предложил:
— Давайте выпьем за дружбу народов! А Андрюхе пожелаем дальнейших успехов в ловле женщин голыми руками!
Настроение у всех заметно улучшилось, по крайней мере у меня. Даже аппетит появился, и я приналег на свой любимый салат «Черепашка» с курицей, яблоками и грецкими орехами.
— Это еще что! — приободрился
— Орка?!
— Ну да. Пит меня свозил на места съемок «Властелина колец», и я…
— Пять минут до Нового года! — прервала его Алена, внося в комнату чашу для пунша, заполненную кусочками ананаса. — Ребята, открывайте шампанское!
Мы с Олегом взяли из ведра со льдом по бутылке «Абрау–Дюрсо» и дружно «пальнули» пробками в потолок. Опростав содержимое в чашу, Алена принялась разливать его специальным черпаком по бокалам. Ударили в телевизоре куранты, прозвенел хрусталь: «С Новым годом!»
И тут вдруг радостную атмосферу прорезала неприятная трель звонка. Ракитин отставил бокал и вышел в прихожую. Мы с Аленой обменялись быстрыми понимающими взглядами: такие звонки были не в диковинку. Почему–то сразу подумалось, что это не поздравление. И я оказался прав.
Олег вернулся в гостиную с озабоченным лицом.
— Ребята, вам придется праздновать дальше без меня.
— Что–то случилось? — тревожно спросил Куваев.
— У меня на работе все время что–то случается, — мрачно пошутил Ракитин и добавил, повернувшись к Алене: — Я позвоню тебе…
Та молча кивнула. Олег вышел в коридор. Тогда я тоже принял решение и встал.
— Поеду–ка я с ним, подстрахую, ежели что.
— А как же горячее, Димочка? — почти жалобно сказала Алена.
— Оставь нам по порции, — улыбнулся я и, не оглядываясь, вышел из комнаты.
На самом деле я не знал, как поступить. По–хорошему надо было остаться, поддержать Алену, но я не мог заставить себя сидеть и наблюдать, как милуются эти «голубки» напротив меня. Мне нужно было отвлечься, развеяться. Поэтому я догнал Ракитина в дверях и молча вышел вместе с ним из квартиры.
Также молча мы спустились вниз и потопали к стоянке.
***
Поездка по ночному городу сама по себе интересна. Ты как бы оказываешься вне времени и пространства — сторонний наблюдатель. Вся жизнь продолжается внутри зданий, а улицы становятся пустыми, не принадлежащими домам. Мне всегда представлялось, будто я некий пришелец, пытающийся изучать чужую жизнь сквозь невидимую, но реальную мембрану, отделяющую живой мир от неживого. Или еще: люди ушли, а мир остался.
Но праздничный ночной город — совсем другое дело. Особенно в Новый год. Тут, наверное, все наоборот. Вся жизнь перемещается на улицы, не взирая на холод, темноту и сугробы. Улицы расцветают тысячами фейерверочных букетов, толпы радостно–счастливых горожан, все становятся братьями и сестрами, закадычными друзьями. Смех, шутки, выстрелы шампанского, петарды, серпантин, улыбки, сияющие глаза. Но только одну ночь…
Ракитин вел машину в своем привычном стиле: не замечая перекрестков и светофоров, большинство которых, к счастью, переключили на мигающий желтый. Поэтому до управления
Коридоры этого старинного здания были пусты и неприветливы, потолочные плафоны горели через один, шаги эхом раскатывались под потолком. Но в дежурной части оказалось довольно оживленно.
В просторной, залитой светом комнате, уставленной по периметру конторскими столами, было шумно и накурено. Я терпеть не могу прокуренных помещений, поэтому сразу полез за сигаретами. Лучше уж присоединиться к сей вредной привычке, чем нюхать табачный перегар.
Прямо напротив двери у стола дежурного опера сидели двое — пожилой мужчина и мальчик, оба одетые в какие–то обноски явно с чужого плеча. Но лишь подойдя ближе, я понял, что сигаретный дым может работать и как отдушка. От обоих задержанных несло таким амбре, что даже меня, небрезгливого по натуре, невольно передернуло. А Ракитин так и вовсе отшатнулся и тоже поспешно вытащил пачку «Кэмел».
— Ну, что тут у вас? — хмуро спросил он, закуривая.
— Да вот, товарищ капитан, делали плановую зачистку и нарвались сразу на пятерых жмуриков, — устало доложил дежурный лейтенант Руденко, здоровенный, слегка неуклюжий парень.
— Кто такие?
— Бомжи…
— Поножовщина?
— Нет. Потрава.
Ракитин удивленно посмотрел на лейтенанта.
— Кто же их? Эти?.. — он кивнул на осторожно озирающихся задержанных.
— Нет. Вроде бы… — Руденко в замешательстве потер колючий подбородок. — Они сами к нам подошли, пока мы с трупами возились…
Олег повернулся к мужчине, глубоко затянулся и спросил на выдохе:
— Фамилия, имя, отчество, прежний род занятий?
— Тудыхыч я, — неожиданно четким, хорошо поставленным голосом ответил бомж. — В прежней жизни — Иван Савельевич Тудыхин, старший преподаватель педагогического университета, кафедра русского языка и литературы.
— Ух ты! — раздался чей–то возглас у меня за спиной.
Я тоже не удержался и хмыкнул. Надо же! Куда только не заносит людей судьба? А ведь этот Тудыхыч совсем не похож на опустившегося пьянчужку! Взгляд ясный, твердый, даже сидит с достоинством…
— Так что же приключилось, Иван Савельевич, с вашими… сожителями? — спросил Ракитин, усаживаясь за стол дежурного.
Руденко в это время обошел стол и потянулся мимо мальчика за какими–то бумагами. Неожиданно мальчишка, скуластый и черноглазый, как татарчонок, весь сжался на стуле, явно пытаясь отодвинуться от лейтенанта. Выглядело это странно, потому что добряк Руденко не способен был и кошку обидеть. Обдумать сие наблюдение я не успел, поскольку мое внимание привлек рассказ бомжа.
— Я, господин капитан, отнюдь не бомж, как вы, наверное, подумали, — говорил он. — Я — идейный борец за жизненную свободу! Я считаю, что по–настоящему может ценить жизнь лишь тот, кто познал ее во всех проявлениях и формах. Поэтому я и опустился, так сказать, на самое дно нашего общества, чтобы затем, постепенно поднимаясь…
— Господин Тудыхин, — жестко оборвал его Олег, гася окурок, — давайте оставим философию и обратимся к фактам: пятеро ваших знакомых мертвы, а вы живы. Объясните, как это произошло?